Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Он не мог. Он был связан Кристаллом.
– Вполне может быть и такое, – забормотала женщина, имени которой пока не услышали Ифиса с Раминой, а вот Тон-Ату её имя было без надобности, раз он столько о ней знал. – Я сама расскажу тебе всё дальнейшее! – крикнула она Тон-Ату, – Венд при помощи того, что ты называешь Кристаллом, захватил планету этой Ирис и присвоил её себе. Он всегда мечтал быть всепланетным… Нет! Не каким-то тупо- архаичным повелителем, а всепланетным программистом, устроителем собственного мира. Уж я-то знаю. Поэтому он и утащил к себе душу моей Ланы. Не Ирис приходила к ней в снах, а он сам. Уверена, что та Ирис сдохла, а он занял её место. Не того Ирис к себе затянула при помощи Кука, вот и подавилась!
– Ты думаешь, что Разумов исчез на Ирис вместе со своим сыном? Я не думал в этом направлении, – отозвался Тон-Ат, пристально её изучая и щурясь одновременно, будто она его слегка ослепляла. – Представляю, какую незавидную роль она отвела Разумову в своём театре. Даже знаю наверняка. Она сделала его своим телохранителем и бесконечно над ним издевалась. Ведь место главного фаворита было занято Куком.
– Тебе виднее, как были там распределены роли, – закивала женщина с испорченным лицом. Во мнении Ифисы родинка на лбу была жутким уродством. – Ведь твой Кристалл много о чём тебе поведал. А Венду твои кураторы дали заслуженную награду за выправление неправедных путей. Пусть это пути и не совсем человеческие. К чему теперь бывшему Венду наши текучие и непрочные оболочки?
– Если ты так думаешь, то у тебя есть свои на то основания, – ответил Тон-Ат. – Ты всё же земная женщина, и земных мужчин понимаешь лучше, чем я.
– А где же Кристалл Ланы? – закричала вдруг Рамина. – Я видела, он растаял!
– Он вернулся туда, где и есть его настоящее место обитания, – ответил Тон-Ат. – Именно благодаря Кристаллу Лана жила столь долго при такой травме, несовместимой с жизнью.
– То благодаря тебе, то благодаря Кристаллу, – перебила его мать Ланы. – Кому же мне передать благодарность за то, что моя дочь промучилась лишних десять лет в этой глуши?
– Она не мучилась ни единого дня, – возразил он. – Она была счастлива все эти долгие дни и ночи. Страдать теперь будет мой сын и её муж.
– А! – махнула рукой вдруг Рамина, прерывая свой неутешный плач. – Когда это мужья страдают от потери своих жён хоть сколько-нибудь долго? – Она встала и подошла к Косте. Тот по-прежнему стоял на коленях, спрятав лицо в складках платья Ланы, но уже не плакал. Рамина с неописуемой тоской смотрела на его светлые вихры и на подбритый затылок, переходящий в сильную шею и дальше в широкие плечи. Всё это так напоминало милого Ва-Лери, ничуть не забытого ею. Наоборот, с каждым днём воспоминания становились ярче и подробнее. То, что не особо-то ценилось сразу, приобрело невозможную ценность спустя годы. Только волосы были другого цвета. Она задела суму Ифисы, брошенную на пол, и из неё высунулась маска красавицы. Мать Ланы ловко выхватила игрушку и стала её жадно рассматривать. Она даже забыла о том, что рядом покоится её собственная бездыханная дочь. Она ни разу так и не подошла к её телу. Почему? Это не переставало изумлять Ифису. Ифиса не знала о том, насколько эти странники приучены к потерям своих близких, к их бесчисленным смертям там, где не место человеку. Поэтому Ифиса решила, что мать свою дочь не любила.
– Можно хотя бы узнать ваше имя? – поинтересовалась Ифиса.
Та взглянула на неё с любопытством и так, словно бы только что и увидела. – Пелагея, – ответила она любезно. После этого Пелагея подошла к дочери и закрыла маской её лицо. – Мы с Костей заберём её тело. Я возьму её с собою туда, где она и родилась. Здесь ей делать уже нечего.
Казалось, плотный, как застывшее желе, воздух вокруг препятствовал
– Это я погубила свою дочь, – сказала Пелагея глухим голосом, ни к кому отдельно не обращаясь.
– Кто бы и сомневался, – пробурчала Ифиса, продолжая испытывать к Пелагее – страннице антипатию. – Какая нормальная мать отпустит свою дочь скитаться в потустороннем мире, каков он ни будь. Ведь наш мир по отношению к вашему и есть потусторонний. Чего вам дома-то не живётся? Чего вы тут ищете? Или уж настолько у вас там плохо? Или у вас там нет мужей для ваших дочерей?
Пелагея воззрилась на неё своими странными и именно что потусторонними глазами, – Ты ещё не доросла до понимания тех игр, в которых мы и задействованы, – ответила она без всякой неприязни и очень серьёзно.
– Куда уж мне теперь расти? Если только внутрь земляных пластов, когда меня похоронят, а мой остаточный и разложившийся прах войдёт в состав растений.
– Именно что прах, а не информационная и управляющая всеми твоими процессами матрица, – твоя душа в твоём обозначении. Она же находится вовне тебя самой. Или ты того не ощущаешь?
– Странные разговоры у неостывшего пока тела твоей же умершей дочери, вот что я тебе скажу, – грубо ответила ей Ифиса, не желая соблюдать этикет вежливости с такой неприятной пришелицей. – Ты бы хоть поплакала, если уж ты мать.
– Я поплачу, когда вы отсюда уйдёте. Причём, желательно обе. – Она обернулась к старику Тон-Ату, ожидая его воздействия на пожилую и молодую дикарку, кем они с Раминой несомненно были в её мнении.
– Ифиса, – обратился к Ифисе Тон-Ат, бледный до ужаса, но всё такой же твёрдый и спокойный по виду. – Я попрошу тебя забрать с собою сыновей Ланы. Пусть они пока побудут у тебя. Мальчики только обрадуются внезапному путешествию. Им незачем видеть свою мать в таком виде. А потом Руднэй заберёт их. Я уже дал распоряжение своим людям. Они вместе с детьми ждут тебя и Рамину внизу. Вас довезут до места очень быстро. Если же тебе не здоровится, то оставь их в доме своей дочери Олы.
– Я заберу их в свой павильон! Пусть у меня там бегают, – встряла заплаканная Рамина. – У меня и вкусностей там полно, и парк, и прочая красота. А Ифиса пусть уж отдохнёт.
Ифиса не могла ни оценить её прыти. Рамина сразу же усекла, чьё место она с успехом может занять в самом ближайшем будущем. Пелагея никак не отреагировала на сведения о том, что у её дочери осталось трое сыновей. Она стояла к Ифисе и всем остальным спиной, лицом к лежавшей Лане, а лицо самой Ланы закрывала та самая маска нездешней красавицы. Да ведь и сама Лана была нездешней. Пелагея гладила по голове того, кого назвала Костей. Он так и не встал с коленей, так и замер лицом вниз, так и не изменил своей позы. Она считала, что утешение необходимо живым, а мёртвым не нужны никакие уже слова. Как и слёзы им ни к чему.
– Вот почему Руднэй не любил Лану! Вот почему! Он её только жалел, только послушался своего отца. Он всегда знал, что она безнадёжно больная, а, Ифиса? – тараторила Рамина, спеша за Ифисой вниз по невероятно длинной лестнице с холма. Та была пологой, но казалась нескончаемой. – Нет, это как же они тут бродят каждый день по такой крутизне? – возмущалась Рамина.
– Да не бродят они тут, – ответила Ифиса, удивляя Рамину своей вне возрастной ловкостью, с какой спускалась вниз. – У них развита система подземных дорог и тоннелей. Из домов есть выходы в подземные уровни тутошнего города. А тут они выходят только ради прогулки по чудесным окрестностям. Ты заметила, какая жуткая и как будто каменная та особа, что выдала себя за мать Ланы? – Ифиса вдруг остановилась. – И ведь ни слезинки не пролила. А страдала так, что я на расстоянии ощущала раскалённые от горя вибрации, идущие от неё. Они даже меня жгли, так было ей больно. Так больно! А она терпела. К чему?