Космическая шкатулка Ирис

Кольцова Лариса

– Я не хочу сейчас об этом говорить. У меня и мысли и устремления совсем не те. На данный момент.

– Так моменты и другие наступят. Я позволяю тебе открыть застёжку на моём комбинезоне…

– Зачем? – отодвинуть её было некуда, если только на пол.

– Кук говорил, что от моего тела слепнут его глаза…

– Он и без того слепой и глухой, если в нравственном смысле. Всегда таким был. А мне мои глаза зрячими ещё пригодятся.

За перегородкой послышалась возня, полусонное откашливание Кука, тихий интимно-ласковый смех Пелагеи. Слова слышались столь отчётливо, будто Кук и Пелагея лежали с ними на одной постели. И когда Радослав подумал, что так и есть в

действительности, и только тонкая перегородка отделяет их друг от друга, он представил всю эту картину наглядно и опять громко засмеялся.

За перегородкой притихли, и Радослав, прижав Лану лицом к своей груди, препятствуя тому, чтобы её ответный смех не вырвался наружу, зашипел, – Мы спим и видим сладкие сны.

Лана поняла, что от неё требуется и замерла, щекоча своим дыханием его кожу.

За перегородкой, видимо, решили не тратить столь утешительную ночь попусту, – Моя ты сдобушка, – заливался псевдо дедушка в похотливом восторге, – такой земной девочки, подобной ягодке только что поспевшей, сколько ж времени не вкушал я….

– Это я-то девочка? – по-девичьи звонко отозвалась Пелагея, уж точно тая от его признаний, чем вызвала повторный спазм смеха у Ланы, и та губами и зубами, но не больно, вцепилась в грудь Радослава. Невольно сосредоточившись на собственных ощущениях, поскольку Лана принялась щекотать его языком, крепко обхватив за поясницу одной рукой, а второй шаря там, куда её не приглашали, он резко отпихнул от себя этого, отнюдь не невинного по своим повадкам, якобы случайно залетевшего птенца.

Пелагея за перегородкой, вторя его мысленному сравнению своей цепкой доченьки с пернатой птичкой, сказала Куку, – Ты очень прожорливый, мой кукушонок. Хватит тебе. Мне силы нужны на другое. Сложный перелёт, да и ты не юноша, и тебе силы беречь надо. Не впадай уж в юношеский оптимизм, дедушка – лошадушка.

– А -а! Вот, вот! Что я и говорил тебе! А то старик, мол! Я феномен, и был, и остался. Во всём. Откуда ты выкопала эту «лошадушку»? Не люблю такой фамильярности. Я по званию старше тебя, ты по любому моя подчинённая, хотя и звездолёт твой. Да у тебя и не звездолёт, а корыто космическое. Видела бы ты, каков мой галактический конь! За пределами Солнечной системы, за гелиощитом он нас встретит. Так что не придётся тебе нас на Трол сбрасывать. Лети себе в свою заводь прогретую. И сиди там, пока не протухнет она. Или уж накроет вас всех с головой, как уровень её поднимется.

– Ох, ты и злой, когда тебе отказывают… – и она что-то зашептала неразборчивое. Слушать невинной девушке всё это было нельзя.

Радослав уже и прежде ознакомился со звукопроницаемостью перегородок между отсеками, но посвистывания или вскрики Кука, когда тот и в беспокойных своих снах с кем-то боролся, ему не мешали. Винить Кука он не мог. Тот заранее попросил деликатно: «Уйди, Радослав, в пустующий отсек. А мы с Пелагеей, сам понимаешь, взаимно отвлечёмся от мыслей о страшном вакууме, что давит на нас с нечеловеческой силой со всех сторон. Пока не треснула скорлупа нашего звездолёта, живое о живом думает».

Радослав ему ответил: «Я сплю крепко. Привык как-то к своему спальному месту. Валяй, думай о живом, а я спать буду». И знать не знал, что девчонка к нему придёт.

– Иди уже, Ландыш! – он спихивал девушку, – а то мать всунется сюда и увидит, как мы тут разлеглись. Достанется нам тогда!

– За что это? За разговоры? Да и нельзя никому в чужой интимный отсек влезать. Только если сигнал тревоги. Чего они там делают? – она или наигранно, или в самом деле пугаясь, ширила глаза.

– Я сказал, прочь отсюда! Тоже мне люди будущей формации, тараканы

запечные пристойнее себя ведут! – и Радослав вышел из отсека отдыха, утаскивая оттуда и девушку. Впихнув её в отсек к маленькому Алёше, который даже не проснулся из-за протестующего шёпота упирающейся Ландыш, он отправился в пустую кубатуру, где и соорудил себе спальное место из воздушной гостевой постели.

Конечно, она опять пришла. Ведь отсеки не запирались! Легла рядом, оттеснив его на самый край надувного матраса, и обиженно сопела за его спиной.

– Ты не хочешь быть моим другом? – спросила она тоненьким обиженным голоском.

– Я сплю, – промямлил он как бы в полусне.

– Ты, как и Кук, надеешься на то, что на Троле найдёшь себе неземной розанчик? – голос приобрёл звучание сварливой жены.

– Я сплю! – рыкнул он.

– Ты боишься мести Кука? – она уже с сочувствующим оттенком в голосе пыталась войти в его положение, искренне считая его зависимым от могучего Кука.

– Я сплю! – зарычал он.

– Не бойся, милый, – прошептала она и ласково подула ему в шею сзади, вызвав невольный и приятный озноб вдоль позвоночника.

Эта жемчужная дочь матёрой «устрицы зари» только притворялась несмышлёной и вряд ли воспроизвела ласку своей матери из собственного детства. Это уж точно проявлял себя опыт, коим эта дурочка и обогатила себя в результате встреч с Куком. В каком-то подземном ангаре на Земле, где бывший «Череп Судьбы», нынешний Кук, и ютился, избегая встреч с представителями ГРОЗ.

Ему было от чего скрываться. Он умертвил Риту Бете – свою давнюю земную жену, предавшую пусть и не его лично, а целый космический город, где скрывались враги Вайса. Но догадаться о том, что Рита умерла не сама по себе, в силу возрастных причин хотя бы, а от применения особого секретного и безболезненного приёма умерщвления, мог только Вайс. А Виталий Вайс к тому времени и сам был мёртв, о чём «Череп Судьбы» на тот момент не знал.

Кук и там защищал себя от гнетущих мыслей о будущем, от страшных раздумий о некогда любимой жене, тем, что играл в невинную вариацию игры «живой думает о живом» с глупышкой с планеты Бусинка, прибывшей на Землю как девочка –туристка при маме. Мама, обременённая делами-заботами поистине космического масштаба, решила оставить дочь для пригляда над усталым и безмерно одиноким человеком, на тот момент ещё не Куком, а Вороновым Артёмом. Но это Пелагея так думала о Куке, как об усталом путешественнике по иным измерениям, вернувшимся на Землю лишь ради единственно-родной души, ради дочери Ксении. На самом деле душ, родных Черепу Судьбы по крови, обитало на Земле предостаточно. И все они были мужчинами. А дочь так и осталась единственной.

То, что он не пожелал влезть в свой же родной дом на правах родного отца, Пелагея приписала его личным тайнам, а разгадывать их не считала и нужным. Как отдыхал в её секретном ангаре и чем утешался странник Вселенной, – всеми забытый на Земле, всё утративший, в том числе и собственное имя, – она о том и не догадывалась. Или же думала, что он рассказывает её малоумной дочке сказки, как оно и положено бесполому деду. На тот момент времени Череп Судьбы и впрямь выглядел жалковато, – реальный уже череп да скелет. Только говорящий и ходячий. Или столь болезненно подействовал на него последний переход через нуль-пространство, или Земля обрушилась всей своей мощью на его душу, растрясла его психику, вызвав шквал неожиданных болезней? Но «Череп Судьбы» уже воочию узрел другой мистический и потусторонний череп по имени «Ангел смерти», чей визит принял со смирением. И только бесцеремонная Пелагея отогнала, всегда нежданного, визитёра.