Космическая тетушка

Хаецкая Елена Владимировна

– Новый проект, – чмокнул Вио так вкусно, что я ощутил приступ дикого голода. – Голографическая книга. Стопроцентная голография, полное стерео. С проектором. Читатель как бы погружается в текст. Физически. Буквы, слова – повсюду. Запятые разные. В комнате, на руках, в чашке арака, в плевательнице, на любимом коте. Пока – только эротика.

За столом вдруг обнаружился еще один сотрудник. Доселе он полностью сливался со средой, а тут выделился из нее и стал улыбаться глуповато и кротко.

– Бэлига Вебец, – сказал о

нем Вио, коротко мотнув головой в его сторону. – Дурак, каких мало.

В голосе Вио я уловил сердечные, теплые нотки. Улыбка Вебеца стала еще шире. Он глядел на Вио с преданностью, на какую не способны, мне кажется, даже собаки. Разве что старая мебель.

Я положил зеленую тетрадку тети Бугго на стол. Вио бросился на нее с тихим клекотом, выпустив когти, и схватил. Близко поднеся к очень блестящим глазам, принялся перелистывать. Он облизывался и посасывал губы. Несколько раз хохотнул, а затем вдруг устремил на меня почти враждебный взгляд. Одна только мысль о том, что тетрадка пока еще принадлежит не ему, вызывала у Вио острую неприязнь ко мне.

– Госпожа Анео намерена передать текст в вашу собственность, – поскорее сказал я. Мне хотелось, чтобы Вио потеплел ко мне.

– А? – с рассеянностью молвил Вио и исключительно ловко скрыл тетрадь среди бумаг. – Ну да, конечно. У нас тут… э… Бэлига! Сделай нам чогу… Или вам чего-нибудь покрепче? Как вас – Анео?

* * *

Я вернулся домой поздно, пьяный, совершенно очумевший, и сразу заснул. Головная боль пробудила меня спустя часа два; но стоило мне вернуться к реальности, как тотчас уютное теплое ощущение снизошло на меня, как будто совсем недавно мне сделали чудесный подарок и остается только вспомнить, в чем он заключается.

Я нежился среди смятых одеял, думая об Удо Хеек – точнее, об изгибах ее тонкой смуглой кисти. Когда я представлял себе эту линию, такую чистую и легкую, у меня чуть щемило сердце.

Наконец я выбрался из кровати и, завернувшись в колючее, густо расшитое медной ниткой покрывало, отправился искать мою няньку. Очень хотелось, чтобы она дала мне какое-нибудь средство от головной боли. Молока согрела или еще что.

Няньки в комнате не оказалось, и в коридоре тоже. Я побрел дальше наугад. В доме уже почти все спали, а вот у тети Бугго горел свет, и я тихо проник за ее дверь.

Они обе обнаружились там: и тетя, и моя нянька. Они ругались и даже не заметили поначалу моего присутствия. Нянька ужасно сердилась – размахивала руками, топорщила пальцы и угрожающе скребла когтями по воздуху. И лицо у нее было устрашающее. К нянькиным безмолвным выволочкам я давно привык, хотя, надо сказать, сегодня она гримасничала очень уж ожесточенно.

Но самое удивительное было то, что тетя Бугго точно так же молча отмахивалась и скалила зубы в ответ. Так продолжалось некоторое врем, а потом я подошел поближе и спросил:

– Вы чего?

Они

застыли, машинально шевеля пальцами, и их смазанные тени, изломанные там, где стена соединяется с потолком, задергались, точно на веревочках. Потом тетя Бугго опустила руки и небрежно пожала плечами:

– Ничего.

Нянька еле слышно зашипела и бросила в мою сторону непонятный взгляд. Не то негодующий, не то умоляющий.

– Как тебе «Поток»? – поинтересовалась тетя Бугго как ни в чем не бывало. И велела няньке, чтоб принесла горячего молока и порошок от головной боли. Нянька хмуро посмотрела на нее, но подчинилась.

– «Поток» – очень… ну, очень хорошо, – вымолвил я, когда нянька вышла.

«Хорошо» было слишком общим словом для описания того невещественного подарка, который я, непонятно как, получил сегодня, но никакое другое определение вообще не подходило.

Тетя Бугго фыркнула с чрезвычайно довольным видом.

Я добавил:

– Они собираются в ближайшее время подготовить для тебя контракт.

– А, – сказала она. – Ну, сходишь за ним, а я подпишу.

– А что нянька сердилась? – спросил я, видя, что тетя помягчела.

Тут дверь открылась, и нянька вошла со стаканом молока.

– Потому что она глупа, – отрезала тетя. – Считает, что не следовало отпускать тебя одного.

– А как я должен ходить по улицам? – удивился я. – С нянюшкой? В четырнадцать-то лет?

Нянька моя зло выдохнула носом и, быстро проведя ладонью по моей шее, исключительно громко булькнула горлом. Затем презрительно дернула плечом и сунула мне стакан.

– Я бы сама пошла, – продолжала тетя Бугго, – но шпионы твоего отца следят за мной днем и ночью.

– У тебя паранойя, тетя Бугго, – сказал я.

– Да? Выгляни в окно.

Я подошел к окну и высунулся наружу. Внизу кто-то тихо дышал.

– По-моему, там опять кто-то лижется, – сказал я, отворачиваясь и опираясь ладонями о подоконник.

– Ха! Это только для виду. На самом деле твой отец осведомлен о каждом моем шаге.

– Зачем ему это? – еще больше удивился я.

– Боится, как бы я не попала в очередной громкий скандал, – пояснила тетя Бугго. – А публикация мемуаров – еще какой скандал! Порядочные женщины не пишут книг. Тем более – о себе самой.

Ее глаза весело блестели.

Нянька опять вмешалась. Ей не нравилось, что я брожу по улицам допоздна и возвращаюсь пьяный. Она однозначно выразила свое отношение к этому. Я даже ужаснулся: неужели я так выглядел?

Меня спасла тетя Бугго. Несколько новых, быстрых взмахов руки и стремительно скакнувшая по ее губам стремительная улыбка возымели почти волшебное действие. Нянька моя вдруг затихла, опустила голову и больше никак себя не проявляла.

Я простился с тетей на ночь. Нянька поцеловала Бугго в плечо, нахмурилась и ушла вместе со мной, шаркая пушистыми мятыми тапочками.