Космический маразм

Бушов Сергей

Пока из нашего симбиоза ничего путного не вышло. Мы долго и мучительно ехали в поезде по тёмному тоннелю метро, успев за это время перезнакомиться и обменяться мнениями по разным вопросам, в результате чего у нас всех была возможность усомниться в чужой и собственной вменяемости. Затем мы выехали из тоннеля, оказавшись в глинисто-песчано-каменистой пустыне, и некоторое время двигались по ней, пока колеса нашего вагона не увязли в песке. Мы вынуждены были выбраться наружу, выяснив при этом, что ни других вагонов, ни локомотива поблизости нет, как нет и следов какой-либо цивилизации в пределах прямой видимости. Поэтому мы побрели по пустыне под ярким палящим солнцем в случайно выбранном направлении, представляя собой жалкую вереницу утомлённых от долгого пути тел.

Конотоп шёл рядом со мной, с трудом передвигая

лапы.

– Когда же эта жара закончится? – роптал он. – У меня вся шерсть от пота слиплась.

– Кошачьи не потеют, - заметил я, облизав потрескавшиеся от жары губы.

– Нет уж, Володя, - резко отреагировал Конотоп. – Я всё равно буду потеть. Во-первых, если я перестану потеть, то сдохну от этой чёртовой жары. Во-вторых, я не доверяю твоим знаниям, почерпнутым из Википедии.

– А откуда они, по-твоему, должны быть почерпнуты? – возмутился я. – Из Твиттера, что ли?

– На мой взгляд, - сказал Конотоп, - самый правильный путь получения знаний – это опыт. Свой собственный или тех людей, которым ты доверяешь.

– А ты сам-то себе доверяешь? – усмехнулся я.

– Нет, - ответил Конотоп. – Но в данном случае это неважно.

Ещё некоторое время шли молча. Солнце начало клониться к горизонту, и я вдруг задумался о двух вещах сразу. Во-первых, прошло уже много времени с тех пор, как я последний раз брился, а у меня так и не выросла борода. Что бы это значило? Гормоны в маразме не действовали, что ли? Или это моя привычка – не быть бородатым? Во-вторых, впервые за очень долгое время наступал вечер, а за ним, может быть, и ночь. Значит, вполне возможно, что мне удастся, наконец, поспать. А может быть, мы все просто проснёмся, и то, что произошло с нами, окажется обычным сном?

– Конотоп, - спросил я, – а что такое сны? С точки зрения маразма, я имею в виду.

– Я думал об этом, - ответил Конотоп. – Во сне у тебя нет сознания, но подсознание – есть, и ты по-прежнему можешь влиять на окружающий мир. Примерно так же, как влияют все неодушевлённые предметы. Так что в некотором смысле во сне ты превращаешься в камень.

– Бр-р, - отозвался я. – Не очень приятное сравнение.

– Ну, тогда в зеркало, - сказал Конотоп.

И снова шли молча. Когда Солнце опустилось уже довольно низко, Вам Кого предложил устроить привал. Поскольку ночью обычно бывало холоднее, чем днём, решили на всякий случай соорудить костёр, чем мы с Сам Дураком и занялись. Он нарубил мечом несколько корявых деревцев, которые росли то там, то здесь по пути нашего следования. Я попробовал поджечь дрова флистером, но с этим возникла проблема. Как только я стрелял в очередную ветку, она рассыпалась в пепел вместо того, чтобы вспыхнуть. Когда я перевёл таким образом половину дров, выяснилось, что у Антипова есть спички. Скоро мы разожгли оставшуюся кучку, и все расположились вокруг, кто как мог.

Огонь разгорелся ярко. Искры плясали в воздухе, языки пламени принимали причудливые формы, и это располагало к тому, чтобы расслабиться и отдохнуть.

– Хорошо!
– констатировал Илья Владимирович. – Только вот заняться совсем нечем. Ни книжки почитать, ни газеты. Молодой человек, - обратился он Константину, - может, музыку включите? Только не современную, а какую-нибудь более внятную с идеологической точки зрения.

– Она не работает, - пробубнил Константин, так и сидя с магнитолой на плече. – Я уже говорил.

– Жалко. Может, обсудим что-нибудь интересное?

– Может быть, как добраться до «Парка Культуры»? – предложил Вам Кого.

Илья Владимирович отмахнулся.

– Я за многие месяцы блужданий уже понял, что строить планы в данном случае совершенно бесполезно. Как добраться, в целом ясно. Понять, где ты, потом выбрать путь и дойти. Не получается. В мире шатания и разброд, никакой генеральной линии. Даже понять, что за местность, невозможно. Не удивлюсь, если увижу египетские пирамиды на северном полюсе. Так что и обсуждать это смысла нет… А знаете что? – его брови приподнялись, и глаза заблестели. – Давайте рассказывать друг другу разные истории. Что с кем в жизни интересного было. Ну, или просто байки, притчи. У кого что.

– Хм, - сказал Вам Кого. – Может оказаться любопытно. Давайте попробуем.

– Ну, тогда я для затравки и начну, - Илья Владимирович откашлялся и заговорил. –

Произошёл со мной один загадочный случай году эдак в семьдесят седьмом. Славные были времена. Я тогда работал в обкоме партии, заведующим отделом. И как-то раз вызывает меня начальник мой, секретарь обкома. Говорит, посоветоваться нужно. И даёт мне прочитать бумагу. Говорит, вот пришёл сверху циркуляр, ознакомься. А нам в то время много подобных бумаг приходило с указаниями, как к каким событиям в мире относиться, как себя вести, что говорить можно, а что нельзя, какую линию гнуть на заседаниях и при встречах с трудовыми коллективами, ну, и так далее. Взял я бумажку, читаю и не понимаю ничего. Секретарь меня спрашивает: «Ну как, что скажешь?» Я голову почесал и говорю – так, мол, и так. Судя по всему, рекомендуют нам всех прищучить как следует, особенно тех, кто высовывается. Секретарь удивился, взял бумажку назад, перечитал. «Точно, - говорит. – Теперь выходит, что так. А ну-ка, перечитай ещё раз». Я второй раз прочитал, немного яснее стало. И я вдруг понимаю, что смысл-то совсем другой, что-то об отношении к коллективизации и раскулачиванию после революции. Сказал это секретарю. Он опять удивился, снова читает и соглашается. Так много раз мы с ним эту бумагу читали, и каждый раз новый смысл появлялся. И как, позвольте, с такими указаниями работать? Это же чёрт знает что! Собрали совещание, все читают, и каждый раз понимают по-новому. Чертовщина, да и только. Решили запросить разъяснений сверху, из ЦК. Приходит ответ – никакого циркуляра, о котором вы пишете, не высылали, знать не знаем. Мы удивились, конечно. Глядь в архив – а циркуляра-то и нет. Номер входящий есть, запись в книгах есть, а сама бумажка исчезла вместе с копиями. Вот тебе и фокус. Так до сих пор и не знаю, что это было и как толковать.

– Интересно, - сказал Вам Кого. – Очень даже любопытно.

– Ну, этому легко найти объяснение, - вставил Эдуард Валентинович. – Это называется фракталы. На них тоже смотришь – видишь картинку, а увеличиваешь – видишь другую. И так до бесконечности.

– У меня тоже бывает, - подтвердил Константин, переложив магнитолу с правого плеча на левое. – Вот, к примеру, «Всадница» Брюллова. Вроде смотришь сначала – клёвая чувиха. А приглядишься – вся кривая, косая, и конь под ней уродливый.

– А знаете, - сказал Конотоп, – у меня на похожую тему как раз история есть, типа притчи. Говорят, реальный случай, задокументированный, но точно не скажу. В древности жил на планете Семигуз один фокусник, Ибобей его звали. Считался он самым искусным в своей профессии, о нём даже легенды ходили. Никто с ним не мог сравниться. Но шло время, он сильно постарел, выступать перестал. И появился другой фокусник, молодой и способный, по имени Ижесним. Он был горячим, очень гордым, и его обижало, что какого-то немощного старика ему постоянно ставят в пример. Ижесним залы собирал огромные, а Ибобей из дома носу не высовывал, но всё равно считался лучшим. И тогда вызвал Ижесним Ибобея на дуэль. Говорит – пусть соберётся толпа на площади и каждый из нас покажет один фокус. Кому больше будут хлопать, тот и станет называться величайшим чародеем. Ибобей принял предложение, хотя в последние годы на людях почти не показывался. Он вышел на площадь, кое-как доковылял до места, где они собирались состязаться, сел на камень и задремал. Ижесним вышел перед толпой, поставил у всех на виду бочку, насыпал в неё через сито земли, полил водой, и на глазах у зрителей из бочки выросло большое красивое дерево – не настоящее, конечно. Зрители зааплодировали. Настала очередь Ибобея. Он, кряхтя, встал с камня, пошевелил губами, чуть приподнял руку – и Ижесним растворился в воздухе. Больше его никто никогда не видел. Ибобей скоро умер, но с тех пор он так и считается самым великим фокусником в мире.

– И как же он это сделал? – спросила товарищ Крыленко.

– Никто не знает, - ответил Конотоп. – Секрет ушёл с ним в могилу. Но это и неважно. Главное – его вера в то, что он великий фокусник.

– Его судили? – не унималась Крыленко, прищурив и без того заплывшие жиром глаза.

– За что? – не понял Конотоп.

– За убийство, - Крыленко привстала с камня, на котором восседала, и почесала попу.

– А никто не знает, убийство это или нет, - сказал Конотоп, махнув хвостом. – Тела нет, смерти никто не видел. Да и времена были не те.