Космический маразм
Шрифт:
– Всех порублю!
– и ещё пара слов, менее разборчиво.
Конотоп вспомнил, что М-камера пропускает звуки только наружу, но не внутрь. Он вздохнул, положил на подоконник розовый шарик, который вертел в руке, и, встав, резко направился к ней.
М-камера представляла собой тёмно-синий блестящий эллипсоид, опутанный проводами. Именно из неё и доносились звуки. Конотоп щёлкнул рубильником на стенке эллипсоида и распахнул дверцу. Из камеры вывалился полноватый молодой человек с абсолютно бессмысленным выражением лица. Это был брат Конотопа, Кентел Рах.
–
Кентел встал и, пошатываясь, направился к своему компьютеру.
– Я всех... порубил...
– пробормотал он, устало опускаясь в кресло.
Конотоп закрыл камеру и задумчиво пошевелил бровями. Кентел, разумеется, был психом и раньше, но М-камера странно на него действовала. На работе это вроде бы пока не сказывалось, однако разговаривать с ним стало намного труднее. Впрочем, Конотоп немного даже завидовал брату – от него веяло пусть безумным, но всё-таки оптимизмом.
– Что-нибудь новое видел?
– спросил Конотоп.
– Угу, - Кентел начал лихорадочно стучать пальцами по клавиатуре.
– Что именно?
– Цвета, не связанные с предметами. Прозрачное дерево. Супервизора видел.
– А что такое супервизор?
– Не знаю. Но кусается больно, - Кентел продемонстрировал руку, на которой остались следы маленьких зубов, при этом второй рукой продолжая набирать текст.
Конотоп приблизился к своему компьютеру, стоящему бок о бок с машиной брата и, открыв документ со своими заметками, впечатал: «Супервизор больно кусается». Многолетнее общение с Кентелом приучило его к тому, что в самых нелепых фразах мог оказаться смысл.
– Ещё что?
– спросил Конотоп.
Кентел минуту молчал. Потом стал напевать что-то вроде "Пойдём за Империю биться, она нам уже не нужна..." Видимо, это значило, что по существу дела Кентелу добавить было больше нечего.
Конотоп вернулся в кресло возле окна, погружённый в свои мысли. Его взгляд машинально обшаривал комнату. Стены были сплошь завешаны изображениями всяческого древнего оружия - Кентел увлекался мечами, топорами и арбалетами – и рисунками земной фауны и флоры, которыми, в свою очередь, заразился в последнее время Конотоп. Помимо двух огромных компьютеров с гудящими мощными вентиляторами, научную направленность помещения выдавали макеты недоделанных приборов и особенно М-осциллятор, представляющий из себя раскрытый чемодан, напичканный электроникой и переплетением стеклянных трубок.
Гениальность и простота М-осциллятора удивляла и восхищала самого Конотопа не меньше, чем угнетал тот факт, что его невозможно применить. Впрочем, он подумал об этом не более чем мгновение, поскольку его озарила новая идея.
– Так... – пробормотал он, встал и размашистым шагом заходил взад-вперёд по комнате. – Если замкнуть контур самоидентификации на инициатор среды и усилить обратную связь... Надо попробовать.
Он решительно подошёл к М-камере, произвёл пару манипуляций на пульте, переткнул несколько разъёмов и, открыв дверцу, уселся внутрь.
– Кентел! – попросил он.
– Если буду кричать или долго не вылезу, отрубай
– Парадигма в лотосе застряла! – весело отозвался Кентел, не отрываясь от монитора. Похоже, он услышал и всё понял.
– Ага, - поддакнул Конотоп мрачно.
– Феерически.
Он закрыл дверцу, исчезнув внутри эллипсоида. Пару секунд Кентел всё так же сидел за компьютером, просматривая длинный текст, исписанный формулами. Затем встал с места, ловко перекувыркнулся и завис вверх ногами, стоя на одном вытянутом указательном пальце руки. При этом было похоже, что он не предпринимает абсолютно никаких усилий – на лице оставалось блаженно-расслабленное выражение довольного жизнью ребёнка. Затем он мягко опустился на ноги, вернулся в кресло и, подобрав со стола несколько леденцов на палочках, разом воткнул их в рот, отчего стал выглядеть словно хомяк, проглотивший дикобраза.
Скоро дверца М-камеры открылась, и наружу вылез Конотоп, уставший, мрачный и молчаливый.
– Фо ты фам фефал? – спросил Кентел.
– Я не понимаю, что ты говоришь, - проворчал Конотоп.
Кентел извлёк изо рта леденцы и произнёс поучительным тоном:
– Значит, у тебя неисправности ввода-вывода.
– Тялавакарудтитавхлетнекежулатсод! – выкрикнул Конотоп, отмахнувшись, и застыл на месте. Его передёрнуло, он рыгнул, испустив изо рта колечко сизого дыма, прослезился и прошептал, испуганно взглянув на Кентела: - Что это было?
– Я уже говорил, - ответил Кентел.
– Постой... – пробормотал Конотоп. – Неужели? Но я хотел добиться совсем другого эффекта... А ну-ка, скажи ещё что-нибудь про меня.
– У тебя рука тяжёлая, - сказал Кентел, отвернувшись.
Конотоп вдруг почувствовал, как его правая кисть немеет, а, бросив на неё взгляд, заметил, как кожа до локтя покрывается матовым металлическим блеском. Его повело в сторону – рука заметно перевешивала.
– О Боже! – Конотоп забеспокоился. – Что делать? Да нет, не верю! Это же невозможно. Обычная у меня рука!
К руке вдруг вернулась гибкость, блеск исчез, и Конотоп вздохнул облегчённо. Он подошёл к М-камере, снова начав колдовать с пультом, при этом говоря сам с собой:
– Это сюда... А это сюда... Назовём это автомаразматизмом... Интересный какой эффект, в самом деле...
Внезапно дверь раскрылась, и в комнату ворвался взлохмаченный худой старик в белом костюме и с седой бородой.
– Добрый день, - сказал он быстро, окидывая помещение слегка насмешливым взглядом.
– Замечательно, что вы здесь. Чем занимаетесь?
– Как и всегда - маразмом, - мрачно сказал Конотоп, обернувшись.
– Здравствуй, Вам Кого.
– Между прочим, я уже давно хотел поинтересоваться, - вспомнил Вам Кого, - почему ты назвал это явление маразмом? Более подходящего слова не нашлось?
– Маразм, - поучительным тоном произнёс Конотоп, - это состояние, к которому стремится мозг разумного существа в своём пределе. Информационное поле в пределе стремится к максимуму энтропии. То есть мой маразм и тот, который обычно называется маразмом - вещи довольно близкие.