Космический учитель
Шрифт:
Когда Мелани вернулась, я уже с ног до головы был покрыт холодным потом.
– Знакомых увидела, – пояснила она с ласковой, чуть извиняющейся улыбкой. – На чем мы остановились?
– На том, почему ты и парни… то есть парни и ты… То есть парень ли ты…
– Ах, да! Я как раз собиралась тебе признаться в чем-то очень важном, – и Мелани густо покраснела. Точно, она парень! Вот я неудачник-то. Кажется, мне срочно пора проверять эссе. Много-много накопилось, за ночь не управлюсь. От нервов у меня слегка заложило уши, как при подъеме на высоту.
– Вот, теперь я это сказала и чувствую себя лучше, – выдохнула
Похоже, я слишком уж задумался и пропустил самое важное.
– А что ты сказала?
Мелани удивленно моргнула.
– Ты не слушал?
– Мне в ухо попал комар. Здоровенный.
– Комар? – она опасливо посмотрела по сторонам. – Надо его поймать. А я – я сказала, что не умею играть на скрипке.
– В смысле? – не понял я. – Причем тут это? Я тоже не умею.
– Правда? – воскликнула она, с истинно мужской силой схватив меня за руки. – Значит, мы оба такие?
Нет, чуть не закричал я. Я не такой! У меня Катя была, а может, еще и будет. Я попробовал освободить руки, но Мелани вцепилась в меня мертвой хваткой.
– Миша, как я рада! Мне кажется, я ждала тебя всю жизнь.
– Послушай, – сказал я деревянным голосом. – Ты меня прости, но скрипка… Для меня это принципиальный вопрос. Без нее моя жизнь – ничто, и если ты не умеешь играть на ней, нам не суждено быть вместе.
Мелани ахнула и отпустила меня.
– Какая я дура! Я думала, тебе не важно. Ты казался мне другим, таким… немузыкальным. И я размечталась.
Она резко встала и в слезах направилась к выходу. Что-то в ее словах меня насторожило. Может, я ошибся, и она на самом деле девушка? Обычная девушка, со всем, что девушкам полагается иметь и без всего, чего у девушек обычно нет?
Я побежал за ней.
– Постой! Ты сказала «скрипка»? Я не расслышал, отгонял комара! Мне показалось, ты говорила про «скрепку». У нас на районе принято играть на скрепках. Важнейшая традиция, почти культ.
– Это как? – недоверчиво спросила Мелани, утирая слезы.
– Очень просто. Берешь строительный степлер, вынимаешь из него скрепку, прижимаешь к полу и делаешь бзынь! Получается нота ля.
– И я тоже смогу?
– Уверен! Когда мы полетим ко мне домой, я лично тебя научу. Я у нас главный специалист по скрепкам, авторитет и прочее. А скрипка – кому она нужна? Пусть на ней инопланетяне играют.
– Ура! – крикнула Мелани и бросилась мне в объятия.
Мы посидели в баре еще немного, пока не потратили оба жетона. Слегка приободрившись, Мелани рассказала мне про свое детство и юность. Она родилась в провинции у моря, в экспериментальном городке Тьюнтаун, населенном исключительно музыкантами. Они участвовали в масштабном проекте по взращиванию будущих Моцартов. Родители Мелани играли в симфоническом оркестре: отец – первая скрипка, мать – тоже скрипка, но не первая. Все шло неплохо, пока не выяснилось, что у их дочери нет музыкального слуха. Мелани честно осваивала гаммы и в школьном ансамбле, сцепив зубы, играла на треугольнике. Когда же пришла пора надежд и грусти нежной, ни один приличный музыкант не хотел с ней встречаться. Тогда она собрала чемодан, села на монорельс и уехала учиться в Доминионский исторический институт. Ей дали место в общежитии, у нее появились подруги. На вечеринке первокурсников она познакомилась с парнем. И как назло, он
Охранник по просьбе бактерий включил музыкальный автомат, и оттуда полилась знакомая мелодия – «Космотвист». Мы с Мелани потанцевали, потом я проводил ее до каюты, получил скромный поцелуй в щеку и направился к себе. Сердце визжало от восторга. Я вошел в каюту и лег на кровать. Пожалуй, не буду сегодня проверять эссе, не хочу портить себе настроение. Я открыл страницу Мелани в журнале учителей и жадно принялся читать все, что там написано. Особенно долго разглядывал строчку «семейное положение – не замужем».
И вдруг кто-то нажал сигнал вызова на моей двери. Я свернул окно и нехотя поплелся открывать. На пороге стоял Снорри. За ним высилась грузовая гироплатформа, заваленная сеном.
– Снорри, потрудитесь объяснить свое поведение! – грозно потребовал я.
– Миллион миллион кормовой цветок для учитель для учитель для учитель Михаил, – пропел Снорри, не попадая в ритм. – Пересчитать тщательность дотошный. Меня выражать интерес и чувства.
Я побагровел. Потом посинел.
– Снорри, вам глобуса мало? Бесстыжий вы шар!
– Ага! – ухмыльнулся он.
– Что вы хотите от меня? – простонал я, раздумывая, какой штраф мне влепят, если я отфутболю его прямо в открывающиеся двери лифта.
– Снорри всегда и потому. Но мало Снорри знать человека нет. Чувства благодарить как учитель Михаил счастье за. Глобус размножений и жизнь другой.
Я напрягся изо всех сил, пытаясь выловить в этой абракадабре толику смысла.
– Вы хотели отблагодарить меня за глобус?
– Да! Снорри да. Благодарить и глобус.
Фух, как камень с души свалился!
– Мне достаточно только слов. Желательно, с хорошей грамматикой, но и без нее сойдет. А цветы можете оставить себе. У меня все равно нет вазы.
– Снорри проблема решать не вопрос.
И он, запустив щупальце под стог, извлек изящную вазу, на вид очень дорогую и древнюю.
– Послушайте, – сказал я. – Вижу, вы основательно подготовились. И мне правда очень приятно, но я не могу принять ваш подарок. Нас, учителей, за это наказывают штрафами. Нас вообще за все на свете штрафуют.
Снорри принялся искать в словаре слово «штраф».
– Необычный беззаконий! – вскричал он. – Зря Михаил учитель обида но поэтому что хороший добрый вообще.
– А вот наше начальство придерживается другого мнения. Обидеть учителя Михаила – раз плюнуть! Так что, Снорри, верните сено туда, откуда взяли.
Шар вздохнул и направил гироплатформу к лифту. Я закрыл дверь каюты, отключил все средства связи и лег на кровать. Эй, зеленые человечки, прилетайте и украдите меня! Где вы там? Я готов! Я даже рюкзак собирать не буду, так везите. Главное, подальше отсюда. Сил моих больше нет.