Космонавты живут на земле
Шрифт:
– Зачем? – ухмыльнулся Ефимков и стал набивать трубку. – Перевоспитал. Как миленький сейчас трудится. Ну а горя с этим парнем действительно хватил. Как его звали, постой. Техник-лейтенант Борис Святошин. Себя-то он Бобом именовал. На полеты выходил танцующей походкой, весь аэродром смешил. Бороду окладистую на шотландский манер отпустил. Я его какое-то время не замечать пытался, думаю, дурь пройдет. Ан нет. Что ни день, то хуже. Начал хороших парней, молодых офицеров, на вечеринки таскать. Пластиночки, накрашенные девицы, коктейли. Смотрю, уже человек пять стали на аэродром с красными глазами по утрам выходить. Вот тогда я и взялся за этого Боба. Стал беседовать. Ему слово, он в ответ десять. «Вы, – говорит, – старшее поколение – продукт культа. Вы нас не понимаете». Не выдержал я, кулаки сжал. «Ах ты, – говорю, – желторотый. Это о ком ты так говоришь?
Генерал покачал головой и грустно сказал:
– Их тоже понимать надо, этих наших мальчиков. Не всегда они шумят по злому умыслу. Годы культа ведь действительно по самому сердцу прошли. Мы люди закаленные – видели и смерть и пожарища, и трудности первых пятилеток, голод и холод. Нам было легче. А им труднее понять произошедшее и оценить. К ним надо чутко подходить, Кузьма. Мы все же иногда любим покрикивать: дескать, как вам не стыдно, боитесь трудностей, нытики, плаксы, нам в вашем возрасте иногда белая булка за радость была, а вы ходите чистенькие, сытые, да еще прошлое поругиваете! Но ведь для чего мы все это прошли? Неужели для того, чтобы и наши сыновья шли по такой же дороге трудностей и лишений? Нет. Люди лучше сейчас хотят жить. Кому охота переживать то, что мы в юности пережили?.. Давай выпьем, друже, за племя младое, незнакомое. Пусть оно идет дальше нас, в том числе и наши дети, конечно.
– Вот за это самое и давай. – Ефимков поднял рюмку.
– И за встречу, – прибавил генерал.
– И за то, что оба живы и песок из нас не сыплется, чтобы уходить в отставку.
Чокнулись и выпили. Мочалов, повернувшись к окну, чуть приоткрыл штору – мелькали сквозь сумрак далекие огоньки, летел в ночи скорый поезд.
Если бы наши отделы кадров умели поглубже заглядывать в судьбы человеческие, они бы обязательно в личные дела Ефимкова и Мочалова вписали историю их дружбы, прошедшей через многие испытания. И в самом кратком изложении выглядела бы эта история так.
…Летом сорок третьего года за линией фронта был подбит штурмовик Ил-2. Еле-еле перетянув лесок, летчик посадил его на жнивье. Низко над ним пронеслись самолеты его группы. Он проводил их тоскливыми глазами и остался один у разбитой машины, полный решимости принять свой первый и последний бой с фашистами на земле. От ближнего хутора, взметая пыль, уже мчались к месту вынужденной посадки вражеские мотоциклисты. Короткие автоматные очереди с треском разрывали сухой полевой воздух. Но вдруг над головой летчика со звоном пронеслось звено наших истребителей. Три из них ударили из пушек по дороге, отсекая мотоциклистов, а четвертый смело пошел на посадку. Не выключая мотора, пилот открыл над головой крышку фонаря, приподнялся в кабине. Мочалов, подбегая, увидел тяжелый, резко очерченный подбородок, злые глаза.
– Чего шляешься! – свирепо закричал незнакомый пилот. – Тут тебе не парк культуры и отдыха. В машину!..
После войны судьба снова свела их на время: оба служили в одном пограничном полку, овладевали первыми реактивными истребителями. Совместные полеты на новых машинах, дружба семей и многое-многое другое их породнило. При встречах они обходились без театрально бурных восклицаний: «А помнишь ли?» Они читали свое прошлое в глазах друг у друга.
– Ну а теперь что за тост будет? – спросил Мочалов, разливая остатки коньяка.
– За небо над нами!
– Давай за небо! – согласился генерал. – Под этим небом хорошо дышится.
Потом они направились в пятый вагон, и Ефимков перенес в купе генерала свой небольшой чемодан. Сняв китель с разноцветными орденскими планками, он надел пижаму и с наслаждением стал набивать трубку. Искоса посмотрел при этом на друга.
– Ты как?
– По-прежнему не курю, – отозвался генерал.
– Жаль, – вздохнул Ефимков, – мне под старость стало казаться, что человек, брезгающий трубкой, многое теряет. Люлька, она мыслить располагает. В облаках
– Ты стал сентиментальным, Кузьма.
– Помилуй бог, Сережа. Чего нет, того нет. Просто во мне собственный опыт заговорил.
– А меня к трубке не тянет, – улыбнулся добродушно Мочалов, – да и должность сейчас такая, что курить противопоказано. Обязан пример подчиненным подавать. А уж кому-кому, а им и на понюшку табаку нельзя.
– Да, да, – деланно зевнул Ефимков, – ты же обещал рассказать, на какой ты теперь работе.
– Действительно обещал, – согласился генерал, тоже снимая китель и форменную рубашку. Оставшись в одной белой майке, он плотнее притворил дверь и сел на диван к Ефимкову.
– Видишь ли, Кузьма Петрович, я уже полгода не служу в строевой авиации.
– Это я сразу понял, – подхватил Ефимков. – Но где? В каких войсках? К ракетчикам, что ли, подался?
– Бери выше, – улыбнулся Сергей Степанович. – Назначен командовать особым отрядом космонавтов.
– Ты! – Ефимков от удивления замер. – Да какой же ты, извини меня, космонавт?! И годы уже не те, и делом этим, насколько мне известно, ты никогда не занимался.
– Примерно так я и заявил, когда мне предложили эту должность, – улыбнулся Мочалов. – Выслушал меня один ответственный товарищ и головой покачал. «Когда вы вступали в партию, товарищ Мочалов?» – «На фронте, – отвечаю, – и партбилет между двумя боевыми вылетами получил. Только в разных местах: вступал под Орлом, а получал уже за Днепром». Он засмеялся, но глаза, гляжу, строгие: «Не годится, – говорит, – коммунисту-фронтовику пасовать перед трудностями». Я стал ссылаться на свою некомпетентность, сказал, каким, по моему убеждению, должен быть командир подобной части. Он меня снова остановил. «Вы как думаете, с чего начинается техническая революция?» – «С появления новых форм труда». – «А еще точнее?» – «С появлением новых орудий труда». – «Правильно. Сначала появляются новые орудия труда, а потом – производственные отношения, которые им должны соответствовать. Давайте с точки зрения диалектики и отнесемся к новой профессии летчика-космонавта. Согласитесь: сначала появилась идея осуществить полет человека в космос, затем – корабль, способный поднять человека, и потом уж – первый отряд космонавтов. А вот академию, готовящую командиров таких отрядов, мы не смогли сразу открыть. Да и то сказать – космонавтике нашей год с небольшим, а срок обучения в любой академии не меньше трех-четырех лет. Как же быть?» Я пожал плечами, а он усмехнулся и закончил: «Из авиации надо брать кадры. Таких, как вы, выдвигать. Когда вас назначили командиром эскадрильи, вы были уверены, что с этой должностью справитесь?» – «Не очень», – отвечаю. «А когда полк доверили?» – «Тем более». – «А когда дивизию дали?» – «Совсем поначалу растерялся». Он засмеялся: «А знаете, почему? Потому что во всех случаях вы шли на новое дело. И сейчас на новое дело идете. Но партия вам доверяет…» Вот я и пошел, Кузьма Петрович. Трудно было поначалу, очень трудно. Но чертовски интересно.
– И корабли космические ты видел? – оживился Ефимков.
– Зачеты даже по материальной части сдавал.
– Ну а с Главным конструктором беседовал?
– Было.
– Вот, по-моему, человек! Глыбища!
– Большой человек! – подтвердил Мочалов.
Вагон покачивало. Временами под колесами жестко взвизгивали рельсы. Тихо тлела трубка в руках Ефимкова, негромкий голос Мочалова наполнял купе.
– Ты вот спрашиваешь, что такое первые полеты человека в космос. Конечно, если быть откровенным, это, что называется, проба пера. Мы сейчас пишем и говорим, что наши корабли несравненно лучше и надежнее американских капсул. Но придет время, и в сравнении с новыми они будут выглядеть, как самолет По-2 рядом со сверхзвуковым реактивным истребителем. Первые полеты – это разведка околоземного космического пространства.
– Нечего сказать – разведка, если весь мир о ней шумит! – гулко рассмеялся Ефимков.
– Так-то оно так, – согласился Мочалов, – но мы смотрим вперед, в будущее. А наше будущее – это орбитальные станции, монтажные работы в космосе, высадка на Луне. Сам понимаешь, какие кадры нужны для этого.
– Ну а в наши края ты по какой надобности прискакал, Сережа? Сказать можешь?
– Скажу. Во-первых, в штабе округа надо мне о парашютных прыжках договориться. Собираюсь свой личный состав весной сюда привезти. Еще кое-какие организационные дела. В том числе должен на вакантное место одного паренька из молодых летчиков в отряд подобрать.