Космос. Музыка. Чудеса
Шрифт:
Если вам говорят, что безлунной ночью небо абсолютно черное, и на нем горят лишь звезды, то это говорит тот, кто никогда не видел настоящего ночного неба с полосой млечного пути, со звездами, которые так далеки, что человеческий глаз воспринимает их скопления, как туманные облака. Они мерцают в вашем дыхании, подмигивают, словно заигрывая с вами, но смотри не упади. Не глядя под ноги и задрав голову к верху, легко оступиться и упасть на землю такую близкую и реальную.
В ночной тишине раздался гул электропривода, и огромный купол астрономической обсерватории повернулся вокруг своей оси. Защитные
Анатолий, не спеша, поднимался по ступенькам винтовой металлической лестницы к телескопу. Это была его первая ночь, когда он будет проводить наблюдения без своего друга Эдика. А, как это начиналось?
Толя и Эдик – двое друзей, молодых ученых, романтиков, решивших, что они смогут сделать, то, что не удавалось никому раньше – найти братьев по разуму в этой бескрайней холодной бездне над головой. А, если даже и не удастся сделать это, то своими глазами убедиться в ошибочности своих предположений.
– Знаешь, Толян, чем больше я работаю в обсерватории, тем больше убеждаюсь, что на самом деле это Солнце вращается вокруг земли, а не наоборот, как это говорил старина Коперник, – произнес Эдик, появляясь в помещение под куполом, где возле телескопа возился Анатолий, устанавливая фотокамеру.
Эдик поднялся по винтовой лесенке и положил коробку с пленками на стол.
– И, вообще, у меня такое впечатление, что звезды – это дырки, натыканные иголкой в черной бумаге. Маленькие – маленькой иголкой, большие – большой, шилом, а, может, отверткой. Что ты об этом думаешь, Толян?
– Ну, а как же спектры, которые мы с тобой же и снимаем. Они, ведь, друг от друга отличаются. Этого ты отрицать не будешь? – вступил в разговор Толя. Ему нравилась эта веселая, якобы научная, перепалка, которую затеял его друг в минуту хорошего настроения.
Эдик сел на стул возле стола и, усмехнувшись, махнул рукой:
– Мистификация, чистой воды. Наши приборы выдают информацию, поступающую из другого места. Откуда я знаю, что на этих пленках, которые я только что принес, уже нет изображения спектров, которые нам только предстоит этой ночь отснять?
– А, как ты объяснишь вращение звездной сферы? Если бы это, как ты говоришь, были дырочки в черной бумаге, то они должны были бы в течение ночи оставаться на одном месте.
Эдик на мгновение задумался.
– Очень просто, – нашелся он, – используется два листа бумаги, которые вращаются друг относительно друга. Или, даже, три листа.
– Тогда, давай пойдем дальше и предположим, что земля плоская.
– Это и предполагать не надо. Выгляни в окно, что ты видишь? Блин. Круглый блин. Человечество – это тараканы на тарелке под бумажным колпаком. Вот как выглядит моя теория мироздания.
– Для ученого астронома это, безусловно, глубокое, я бы сказал, глобальное открытие, – сказал Толя и вставил первую кассету с пленкой в фотокамеру. – Только мне, что-то твое сравнение с тараканами не очень нравиться.
– Правда не всегда приятна, – заявил Эдик и засмеялся.
– Сколько времени? – спросил Анатолий,
– Десять минут первого, – перестав смеяться, ответил Эдик.
– Снимки будем делать через каждые полчаса.
– Смотри, смотри! Летающая тарелка! Дождались! – Эдик показал рукой в щель между корпусом телескопа и куполом, где виднелся кусок черного неба, на котором мелькнула белая точка. Друзья подошли ближе.
Между неподвижных созвездий летела яркая звезда. Постепенно преодолевая небо, она, не меняя скорости и направления, пролетела от одного края до другого и исчезла за абсолютно черной вершиной горы.
– Сейчас с запада еще одна полетит, – спокойно произнес Анатолий. И точно. Через мгновение на небосвод с запада стала подниматься еще одна «летящая звезда», направляясь на восток.
– По этим спутниками можно часы проверять, – провожая точку до горизонта, хмуро заметил Эдик. – Раньше я глаз не мог оторвать он неба, – он отвернулся и пошел к столу, сел на стул, – а сейчас воспринимаю это как рутину. Признаюсь, Толян, ушла романтика. Испарилась. Осталась лишь пустота. Последний сезон работаю. Надоело. Меня уже тошнит от этих всех звезд. Кричишь, кричишь, а тебя никто не слышит. Кому нужна наша с тобой работа? Я, например, понял – мне она больше не нужна… – так это закончилось.
Эдик уехал сегодня днем. Анатолий проводил его до машины, помог погрузить вещи и еще долго смотрел вслед на облако пыли, поднимаемое колесами грузовика, пока ветерок не прибил пыль к земле, и пред глазами не осталась пустая дорога.
Анатолий подошел к пустому столу, за которым раньше в это время сидел Эдик, весело описывая абсурдные, фантастические картины устройства вселенной. Чего стоит его теория о веревочках, протянутых между планетами, чтобы они не разлетались в разные стороны от Солнца… А сегодня, Эдик – человек, которого Анатолий считал стойким энтузиастом, сдался и ушел. Точнее, сдался он уже давно, ушел сегодня, пряча глаза и нервно покусывая губы.
– Прости. – И пыль, поднятая колесами автомобиля, скрыла Эдика, скрыла его бегство.
Работать совершенно не хотелось. Анатолий подошел к открытому куполу. Труба телескопа молчаливо уставилась в черноту космического пространства украшенного узорами созвездий, туманностей и россыпями одиноких звезд. Словно фантастическое орудие, готовое встретить армаду звездолетов непрошеных гостей из другой галактики.
Анатолий похлопал ладонью по чехлу телескопа.
– Не знаю, выдержу ли я, или сломаюсь как Эдик. Как ты думаешь? Но телескоп ответил, как и всегда, многозначительным молчанием.
– Я же человек. Человек не может жить только небом с далекими звездами. Когда я смотрю на звезду, я даже не знаю, есть ли она сейчас или уже погасла. Я вижу лишь свет, который она излучала несколько миллионов лет назад. Это, как след, оставленный человеком на земле. След есть, а человек уже ушел. И ты, мой старый друг, смотришь на то, что никогда не суждено потрогать. Пробежаться босиком по фиолетовой траве другого мира, ощутить прохладу чужеземной росы, втянуть в себя воздух с незнакомыми ароматами удивительных цветов. Молчишь? – Анатолий тяжело вздохнул. – А чего тебе говорить? Тебя создавали, чтобы смотреть. Эх, ты…