Косово 99
Шрифт:
Интересно что окажись на месте подростков взрослые, особенно одетые в военную форму, албаны то я вообще бы не стал с ними разговаривать. Я сразу стал бы стрелять — в данном случае взрослые гораздо опаснее детей. Более того, я бы очень радовался тому, что шиптарские мародёры дали мне шанс расправиться с ними: раз попался с оружием («бомбой»), да ещё и на запретной территории так и смерть тебе! Мне давно хотелось убить хотя бы одного албанского оккупанта (не столько для самообороны, сколько из-за желания наказать их за то зло что они творили) и такого удачного случая я бы не упустил. Те двое тоже были мародёрами и оккупантами и заслуживали наказания и тем не менее они были детьми. Конечно в случае угрозы с их стороны я всё равно бы убил их, но всё же воевать с детишками дело не слишком почётное и поэтому стрелять в них мне не хотелось.
Вся окрестность вокруг сербских зданий изобиловала вишнёвыми деревьями.
Вспоминал я вишню в связи с одним обстоятельством выяснившимся спустя несколько лет после завершения косовских событий. Дело в том, что году так в две тысяча втором — две тысяча третьем из телепередачи посвящённой боевым действиям в Косово мне стало известно о применении силами НАТО во время нанесения воздушных ударов боеприпасов содержащих обеднённый уран. Я и раньше знал, что в вооружённых силах НАТО используются какие-то типы боеприпасов для производства которых используется это вещество, но до поры до времени мне не было известно о применении их в Косово. Чуть позже я прочитал в каком-то журнале статью про действия американцев в Косово и там снова встретил упоминание об этом типе боеприпасов. Я до сих пор не знаю точно, применяли их там или нет, но как говорится «дыма без огня не бывает». Кроме того я убеждён, что от США можно ждать вообще чего угодно и поэтому можно с большой долей вероятности предположить что «пиндосы» такие снаряды всё же применяли. Принцип действия снарядов с обеднённым ураном мне не известен, знаю только что предназначены они для пробивания брони. Не смотря на свою «обеднённость» этот уран всё равно радиоактивен и особую опасность для человека представляет заражённая пыль. Вся прилегающая к аэродрому территория несла на себе следы многочисленных попаданий натовских бомб и ракет. Вишня, которую я с наслаждением поедал в течение нескольких дней была густо покрыта слоем многодневной пыли. Я не особо утруждал себя промыванием вишен — раз ягоды висят в воздухе не касаясь при этом ничего грязного значит они чистые. Наскоро стёр с них пыль и ням-ням…
Мародёры не слишком баловали своим вниманием охраняемую нами территорию, однако и сюда они время от времени наведывались. Особо запомнилась деятельность одного или даже действовавших командой нескольких из них. Мне так и не удалось повстречать этого (или этих) удалого расхитителя лично, но запомнился его метод работы — он приезжал грабить на тракторе с прицепом. Использование трактора с телегой для вывоза награбленного имущества из сербских частных домов было явлением обыденным, но вот приезжать на тракторе на военные, да к тому же «охраняемые» объекты было проявлением большой наглости.
Поскольку в этом районе мы осуществляли контроль за местностью в общем-то формально, да и то только в дневное время, узнать откуда и каким образом появлялся этот трактор нам так и не удалось. Неоднократно я видел его стоящим в том или ином месте, однако никакого видимого присутствия самих мародёров было не заметно. На следующий день трактор либо исчезал совсем, либо появлялся уже в другом месте. Иногда, к моменту нашего появления в телеге уже лежали какие ни будь вещи, иногда она была пуста. В дневное время видимых действий мародёры не осуществляли поэтому наличие в тележке вещей означало, что шиптары принимались за грабёж спозаранку, ещё до нашего появления на территории. Мы не имели ни приказа, ни возможности охранять данную местность круглосуточно. У нас не хватало людей и для того чтобы организовать ночные патрулирования потребовалось бы снимать их с каких-то других постов. Патрулирование в таком составе, какой тогда был у нас — экипаж БТР и старший машины (иногда к нам добавлялся один боец) в ночное время было просто-напросто самоубийственным. Мы не патрулировали здесь ночью и мародёры это знали.
Я несколько раз ставил вопрос о том, чтобы уничтожить этот гнусный трактор и лишить тем самым мародёров возможности действовать, но всякий раз разрешения на его уничтожение мне не давали.
В то время пока мы охраняли территорию сербских военно-административных зданий на аэродром приземлилось ещё несколько наших транспортных самолётов. Какой груз они привезли я точно не знаю, но личного состава после их прилёта у нас особо не прибавилось. Отношения с англичанами полностью «устаканились», мы относились друг к другу как к неотъемлемой детали окружающей местности. Наши умельцы починили несколько брошенных сербами легковых машин и катаясь на них от поста к посту вызвали раздражение у англичан. После жалобы инглезов нашему командованию катания были прекращены.
Албанцы продолжали свирепствовать грабя и поджигая сербские дома. По ночам постоянно слышались выстрелы, как правило несколько одиночных либо одна-две очереди. Ни каких мало-мальски значимых боестолкновений в нашей зоне ответственности не происходило. Не смотря на очевидную стабилизацию обстановки мы по-прежнему ожидали нападения со стороны шиптаров, но они по-прежнему упорно не желали нападать на нас. При этом было очевидно, что в крае их уже очень много. Мы были настороже, накопленная агрессивная энергия ждала возможности вырваться наружу, но реализовать её по-прежнему было некуда. Всё ещё мы были дисциплинированы и управляемы, но окружающий хаос уже начал оказывать своё действие и на нас. В совокупности с нереализованной агрессивной энергией в нас уже начали назревать не слишком хорошие помыслы.
Основным «нехорошим» помыслом было стремление к употреблению алкоголя. Психофизическое напряжение требовало разрядки. Кураж от осознания глобальной крутизны того, что мы сделали и кураж от вида окружающего нас беспредела разжигали желание «бухнуть» или «курнуть». Очевидная ничтожность албанов как боевой силы вызывала пренебрежительное к ним отношение и явно не стимулировала в нас трезвость и бдительность. Энергию предназначенную для боёв с бандами ОАК-УЧК нужно было куда-то девать. И её стали расходовать на приключения. В первую очередь на пьянки. Сперва пили немного, но вскоре дело пошло уже масштабнее. Многие парни рассказывали, что кем-то из наших были обнаружены две бочки спирта. Сам я бочек не видел и не могу даже представить откуда они могли взяться. Возможно бочки это вообще вымысел, но вот откуда-то взявшийся спирт действительно был. Спирт стали пить. Никто не умер, и как ни странно никто даже не ослеп, ну или по меньшей мере даже не отравился. Мне предлагали испить этого напитка, но побоявшись вредных для своего молодого организма последствий я отказался. В юности я не однократно пил спирт «Рояль» который в начале девяностых годов в изобилии поставлялся в многострадальную Россию. Я много раз слышал страшные рассказы об отравлениях этим спиртом и в конце концов пришёл к выводу, что его лучше не употреблять. Спустя много лет я узнал что спирт «Рояль» изначально предназначался для разжигания каминов и печей. В дальнейшем, под такой же торговой маркой повсеместно продавалось горючая жидкость для зажигалок типа «Зиппо». Представляю как глумились над нами те, кто поставлял этот спирт в Россию. Какие же мы были глупые и смешные в те далёкие годы. Стараниями проклятых коммунистов мы натурально выглядели папуасами восторгающимися стеклянными бусами. Ну да ладно, что было того не поправить.
С едой у нас в Косово в те дни проблем не было — помимо обычного армейского рациона мы располагали продуктами которые отдали нам сербы, а так же теми продуктами что прислало нам правительство Москвы. Впервые за всю свою армейскую жизнь я столкнулся с тем, что солдатам предлагали продуктов намного больше чем они могли съесть. Причём продукты были разнообразные и хорошие, в основном различные консервы. Было очень жарко и есть, особенно что либо сладкое, на вроде сгущённого молока, никому не хотелось. Некоторые брали консервы «про запас» справедливо полагая, что сытые времена могут кончиться также внезапно как и начались (так оно и вышло). Как пойдёт жизнь дальше неизвестно и запас вполне может пригодиться. Временное продуктовое изобилие объяснялось ещё и тем, что кладовщикам украсть и продать продукты было не кому — сербы их бы покупать не стали, а с албанами договариваться в те дни вообще было не реально. Соответственно воровать продукты было бессмысленно и поэтому приходилось раздавать их солдатам. Как мне представляется кладовщики должны были горевать оттого, что продукты «пропадают зря».