Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
Глубокую старость и последние болезни отец переносил стоически. Не жаловался, не говорил о своих недугах. Только иногда давал мне потрогать руку и грустно замечал: «Руки у меня теперь всегда ледяные… Не могут согреться». Казалось, он чувствовал холодное дыхание смерти.
Инфаркт случился у папы в день его рождения, ему исполнилось не то 76, не то 78 лет. Щуров рекомендовал положить отца в больницу. Лечение было тогда одно: двадцать один день надо было лежать на спине неподвижно. Потом учиться ходить… Знаю все это по собственному опыту. Каково же было мое изумление, когда, придя проведать папу на следующий день
Только зимой 1965 года мы осознали, что дело совсем плохо.
Щуров сказал: «Бедный Борис Ефимович, он уже не может жить, а мы не даем ему умереть…»
Я ждала каждую минуту звонка от мамы. И… проспала звонок. Подошел к телефону Тэк и разбудил меня…
Писать о маме намного труднее, чем об отце. В детстве мама вообще неотделима от тебя. О чем ни вспомнишь, всюду мама. Мама всегда. Мама везде.
Воспринимать маму отдельно от себя можно, только став совсем взрослой. А когда приходит эта взрослость?
Моя мама Тилия Михайловна Черная (девичья фамилия Эттингер) родилась в 1889 году, была моложе отца на девять лет. Молодость ее пришлась на fin de siede, и мама была, как в ту пору говорили, «типичным представителем» этого fin de siede. Верила, что человечество идет к свету, верила в разум, в прогресс, в науку. Верила, что все болезни станут излечимы, а нравы смягчатся. В общем, верила или старалась верить в то, что небо будет в алмазах — еще при ее жизни.
Сейчас, в XXI веке, мне даже трудно себе представить, что мама в детстве могла увидеть Чехова, могла в ранней юности поехать в Ясную Поляну и обратиться к Толстому.
Если бы маме сказали, что в России в начале XXI века патриарх чуть ли не курирует и воспитание детей, и подготовку к Олимпиаде, и выборы в соседней стране, и современное искусство, она нипочем не поверила бы. Православный патриарх еще меньше соответствовал мировоззрению мамы, нежели… ЦК ВКП(б). Ведь ЦК ВКП(б), пусть на словах, опирался на передовую науку и на материалистическое видение мира.
Мама закончила гимназию в Либаве, а университет в Тарту. Именно университет, а не высшие женские курсы. Она даже говорила: «Я была первая женщина, которая закончила университет в России».
Училась мама на факультете славяно-русской филологии и по всем предметам имела пятерки. И в гимназии она тоже училась на круглые пятерки. Я иногда привязывалась к ней и спрашивала: «Мама, ты же ничего не смыслишь в математике. Неужели тебе и по математике ставили пять?» Мама смеялась и говорила: «Сама не понимаю, как это получалось. Но у меня и по математике были пятерки».
В силу своей интеллигентности мама очень неохотно говорила о себе. Считала это неприличным. Нынешним интеллигентам это качество, увы, не присуще.
Каждое слово приходилось вытягивать из нее клещами. Кое-какие сведения можно было, впрочем, почерпнуть из деревянной, инкрустированной металлом и перламутром шкатулки со старыми фотографиями. Шкатулка в стиле ар-деко всегда стояла у нас дома на видном месте. Фотографии, которые в ней хранились, были наклеены на красивый твердый картон. Не «фотки», а портреты. Семейных фото не было. Видимо, никто не предполагал, что,
Было много фотокарточек мамы. Мама-гимназистка. Мама-студентка. Мама с подругой. Мама на «водах», на курорте в Карлсбаде (Карловых Варах). И еще была фотография маминого любимого брата Владимира. И несколько фотографий мамы с папой. Видимо, они фотографировались сразу после свадьбы. Красивая пара. Мама на всех фотографиях очень хорошенькая и очень элегантная.
Среди портретов был и портрет молодого человека с суровым, но открытым лицом. Как-то раз мама призналась, что этот молодой человек — ее университетская любовь. Они хотели пожениться. Но семья мамы воспротивилась. Он был сыном дьячка — родным это не понравилось. Помню даже фамилию: Крашенинников. И мама, покорная дочь, рассталась со своим «предметом». Закончив университет, она вернулась в Либаву. Преподавала в гимназии русский язык и была девица на выданье. Теперь понимаю, что стать девицей на выданье в провинциальной Либаве, где все друг друга знали, было совсем не весело.
Как познакомились мать с отцом — понятия не имею. Был ли у них роман или папа просто посватался к маме — тоже не знаю.
По существу, и о маминой семье я ничего не знаю. Из какой среды вышли? Чем занимались? Разбогатели ли к началу XX века или обеднели? Каким образом мамины отец и брат Владимир стали полиглотами?
И еще немаловажный вопрос: как они, люди, пришедшие из середины XIX века, стали атеистами?
В детстве мне почему-то казалось, что мамина семья была невезучей и не очень счастливой. Какая-то драма в истории этой семьи, по-видимому, была.
В памяти осталось, что несколько раз в маминых рассказах проскальзывали слова о том, что она происходила из старого уважаемого рода. Но когда я хотела уточнить, мама сразу умолкала. Да я и не очень расспрашивала. Во времена моего отрочества и юности «анкетные вопросы», вопросы происхождения казались неприличными. Более того, даже подозрительными.
Вместо расспросов я фантазировала. И создала свою легенду о маме с папой. Согласно этой легенде, мамина семья была очень древней, рафинированно-интеллигентной и потому потеряла волю к жизни. Расслабилась, даже выродилась. Соответственно, нуждалась в свежей крови. И папа, который был из более молодой, жизнеспособной фамилии, эту кровь предоставил.
Теории заката и деградации одних семей и возвышения других были в начале XX века очень модны в Европе. Я их вычитала не из философских трактатов, а из художественной литературы.
Только теперь понимаю, какую чушь я тогда нагородила. Моя с виду хрупкая, мнительная, тепличная мама обладала огромным запасом прочности, сопротивляемости. Она прожила относительно благополучную жизнь, не поступаясь ничем, не идя ни на какие компромиссы. Как раз папа был человеком слабым.
Более того, именно мама добилась при советском строе того, чего навряд ли добилась бы в царской России, стала человеком востребованным, даже незаменимым. К тому же главой семьи. Кстати, ее наградили медалью в то время, когда еще не начался камнепад орденов и медалей. Список награжденных напечатали в «Правде». И мне тут же позвонили друзья и знакомые из ИФЛИ: мамина медаль была в 1936 году большой невидалью.