Костер на снегу
Шрифт:
— Ты будешь моей, здесь и сейчас!
Она, вновь оказалась прижатой к груди, к жестким завиткам. От прикосновения к ним соски окаменели и сладко заныли. Натали прильнула еще ближе, потерлась в инстинктивной потребности утолить щемящий зуд, потом опомнилась и попыталась натянуть корсет.
— Ну уж нет! — Кейн откинулся на сиденье, увлекая ее за собой, вынуждая распластаться на спине. — Ты сама этого хотела!
Несколько минут Натали молча отбивалась, скорее машинально, но сразу притихла, ощутив под подолом руку. У нее вырвался жалобный стон, не столько протеста, сколько полной капитуляции. Ищущее прикосновение перемещалось все выше, туда, где ее женская плоть
— Боже правый!
Пальцы замерли в развилке ее ног. Бесконечно пристыженная, Натали прошептала в свое оправдание что-то невнятное и зарылась пылающим лицом Кейну в плечо. Стук его сердца над ее ухом участился. Подол пополз вверх. Лунный луч упал на ее бедра, осветив островок волос, таких рыжих, что это было заметно даже в полумраке — как, впрочем, и влажный блеск между ними. Осознав это, Натали поняла, что сейчас умрет от стыда и желания.
— Кейн, ты, наверное, думаешь, что я…
— Ради всего святого, молчи! — прошептал он хрипло. Он провел там кончиками всех пальцев сразу, точно посередине, и Натали содрогнулась от наслаждения.
— Ты сделаешь все, что я скажу!
— Я сделаю все, что ты скажешь…
— Тогда раздвинь ноги!
Она повиновалась. Сиденье было недостаточно широким для любовных игр, и одна нога, все еще в чулке и подвязке, свесилась с него, белея на темном фоне. Кейн опустился на колени. Его смуглая рука резко выделялась на белом теле Натали, она двигалась, лаская. В том, что она все это видит, было неописуемое бесстыдство, которое и мучило, и распаляло так, что едва не сводило с ума.
Когда Кейн поднялся к ней, Натали приняла его нетерпеливо, с жадной готовностью. Слияние их было стремительным и до того сладостным, что у обоих вырвался счастливый крик. Их движения были судорожными, шепот невнятным, стоны хриплыми и прерывистыми, а когда наступил упоительный миг самозабвения, они сжали друг друга в объятиях так, словно хотели стать единым целым…
Однако страсть отхлынула так же быстро, как и пришла. Давний голод был утолен, запретный плод сорван, и рассудок снова заговорил в полный голос. Обоим вдруг открылась суть случившегося: каждый понял, что, поддавшись искушению, он пошел против своих принципов, против трудно принятого решения. Как же это могло произойти?
Не дожидаясь, пока успокоится дыхание, Кейн поднялся и пересел на противоположное сиденье, на ходу поправляя одежду. Натали, алея от новой вспышки стыда, теперь уже смешанного с раскаянием, торопливо одернула подол, чтобы прикрыть обнаженные живот и бедра. Нечего было и думать о том, чтобы затянуть корсет. Платье так сильно сбилось к поясу, что стоило большого труда поддернуть его и хоть как-то приспособить на место. Застежки на плечах упорно отказывались схватываться, и Натали, стиснув зубы, молча боролась с ними. Бестолково проходили минуты, разжигая в ней гнев на Кейна, который и не думал предлагать свою помощь, бесстрастно наблюдая за тем, как она мучается со своим вычурным одеянием. На лице его было то же холодное, равнодушное выражение, что и в те минуты, когда он противился ее флирту. Казалось, чем больше она суетится, тем сильнее в нем злорадное удовлетворение и тем более она ему отвратительна.
На самом-то деле Кейн был столь же рассержен, как и Натали, и хотя каждый из них прежде всего досадовал на собственную слабость, они предпочли изливать гнев друг на друга.
Кое-как управившись с одеждой, Натали схватила ротонду, закуталась в нее и отчеканила с неприкрытой ненавистью:
— Неизменно
— Не моя вина, что у тебя лучше получается раздеваться, чем одеваться, — отпарировал он.
— Я только начала, — со злостью возразила, она, — а ты закончил дело!
— Похоже, ты начала его еще до казино. Что-то не верится, чтобы ты вышла из дому с голым задом! Или это специально, чтобы не слишком утруждать случайного партнера?
— Да как ты смеешь! Это из-за платья, оно…
— …просто создано для шлюхи.
— Кого ты называешь шлюхой, ублюдок?!
— Ну, для потаскухи, если тебе так больше нравится. Скажи-ка, сколько раз ты развлекалась в этой карете со своим белобрысым рыцарем? Теперь понятно, почему он всегда посылает ее за тобой: чтобы не потеряла навык! И как же он предпочитает покрывать свою кобылку? Сидя? Стоя? На четвереньках?
Натали почувствовала, что с нее достаточно.
— По-разному, как в голову взбредет. Чего мы только не перепробовали в этой карете! Эшлин такой изобретательный! Тебе и не снились позы, в которых мы с ним занимаемся любовью! Например, в последний раз он предложил мне…
— Замолчи! — рявкнул Кейн. — Прикуси свой проклятый язык!
— Ты же сам хотел знать, — возразила Натали с хорошо разыгранным удивлением. — Я совсем не против описать тебе наши развлечения в мельчайших подробностях. Возможно, это снова тебя распалит.
— Никогда! — Кейн наклонился, приблизив к ней разъярённое лицо. — Раздвигай ноги для кого хочешь, с меня довольно! Никогда не прощу себе, что поддался на твои ужимки!
— Вот как? — медленно и жестко произнесла Натали. — А мне показалось, что ты получил большое удовольствие между раздвинутых ног племянницы фронтового друга, в карете ее жениха.
Глава 21
Что-то резко вырвало Натали из объятий сна. Она неохотно открыла глаза. Стук в дверь повторился, раздался голое — знакомый, басовитый, с техасским акцентом.
— Вставай, соня, вставай! Пора начинать новый день, иначе упустишь все, что он обещает. Если через пять минут я не увижу тебя за завтраком, то приму более решительные меры!
Дядя Шелби ушел, намеренно громко топая и посмеиваясь, а Натали со стоном откинулась на подушку. Ей не хотелось даже шевелиться, не говоря уже о том, чтобы завтракать. Глаза жгло, голова раскалывалась, сердце тоскливо ныло, полное сожалений.
Этой ночью Натали лежала без сна до тех пор, пока небо на востоке не посветлело в преддверии рассвета. Долгие часы были отданы самобичеванию. Ее глубоко потрясло случившееся по дороге в Клауд-Уэст, и сейчас она была уверена лишь в том, что основное ее чувство к Кейну — ненависть, а к Эшлину — безразличие. Сама мысль о свадьбе казалась теперь невыносимой. Оставалось дождаться, когда дядя Шелби покинет город, чтобы заявить о разрыве помолвки.
Морщась, Натали уселась в постели, убрала с лица растрепанные волосы и устремила взгляд в окно. Этой бесконечной и тягостной ночью ей пришлось признать несколько горьких истин: например, ту, что она не любит и никогда не любила лорда Блэкмора. Она дважды позволила себе близость с Кейном, и это уже нельзя назвать просто ошибкой.
Эшлин, этот великодушный и обаятельный человек, появился в ее жизни в самый нужный момент. Годами она жила только работой и чувством долга. Устав от одиночества, изголодавшись по теплу и ласке, она мечтала о детях, а потому без труда убедила себя, что дружеская привязанность к Эшлину постепенно перерастет в настоящее глубокое чувство. Но этого так и не произошло.