Кости Луны
Шрифт:
Опять нахлынули отвращение и страх, победой над которыми я так гордилась. Все тело начало болеть, словно какая-то зараза растеклась по венам. Какая глупость — боль появилась только потому, что я запаниковала. Я ненавидела свою панику, поскольку понимала, что она сильнее, — вот оттуда и боль. Меня начало трясти, даже волшебная ладошка сына в моей руке не помогала.
— Проклятье! Ну, черт побери!
Я напрягла все мышцы, потом расслабила, надеясь, что хоть это поможет. Не помогло. Пепси остановился.
— В чем дело? Что-нибудь не так?
Ответа не было.
До Кафе «Дойчлянд» — его я узнала сразу — еще идти и идти. Я даже сперва подумала, что Пепси остановил сам вид здания, но нет, дело было не в этом.
Возбужденная, но также испуганная близостью злополучного строения, я не сразу смогла отвести от Кафе глаза и обернуться к детям. Так вот почему остановился Пепси.
Со всех детских голов разом исчезли бинты, обнажив жуткие раны. Более того, все дети стали на – одно лицо — это был Пепси Джеймс. Безглазый Пепси, в черных кровоподтеках и шрамах, или бледно-зеленый после избиения, или желтушный. Все они стали Пепси — страшные, чудовищные возможности смерти или почти смерти на любимом, по-прежнему узнаваемом лице.
Я возмутилась. Это уж слишком. На это у Чили нет никакого права. Нельзя так.
— Ах ты подонок! Пепси, пошли. Это ненастоящее. Не смотри, побежали скорее. Держи руку!
Мы понеслись со всех ног. Ничего не оставалось — только бежать к Кафе.
Футах в двадцати от здания мы перешли на шаг и наконец увидели, что нас ждет.
Нас ждали Мей и я. Я сжимала ее в объятиях, хотя и она, и я были мертвы. Мой лоб, руки и дочку пронзали блестящие стальные шипы. Один шип прорвал ткань брюк между ног, два прошли сквозь лодыжки. Один входил Мей в висок и дальше — мне в грудь. Нас можно было узнать, но лопнувшая сморщенная кожа придавала обеим совершенно непристойный, бесчеловечный вид.
— Ни за что! Нет!
Я выпустила руку Пепси, и меня вырвало.
— Пепси, используй Кость! — прохрипела я, отплевываясь. — Ради бога, Пепси, вытаскивай нас отсюда, пожалуйста!
Подняв голову, я увидела, что он уже стоит у входа в Кафе.
— Нет!
Но он был там, и я не могла помешать ему протянуть руку и нашарить за мертвыми спинами дверную ручку. Секундой позже дверь отворилась, увлекая наши с Мей тела по медленной скрипучей дуге.
— Мам, смотри!
Я ничего не видела, но меня звал мой сын, и я направилась к нему. Вслед за Пепси я переступила порог Кафе «Дойчлянд».
И оказалась на углу Девяностой стрит и Третьей авеню в Нью-Йорке! Моя улица — улица, где я жила с Дэнни и Мей в реальном мире. Я была потрясена и напугана ничуть не меньше, чем при виде изуродованных детей или лица Джека Чили во все небо.
— Пепси, ты знаешь, где мы?
Он повернулся ко мне, весь внимание:
— У твоего дома, да, мам?
— Но почему? — Я стиснула его плечо, наверное, слишком сильно. — Что здесь такое? Как это может быть? Что происходит?
— Потому что, мам, Джек Чили ждет нас у тебя дома.
У меня уже не было сил удивляться.
Не чувствуя под собой ног, я шла по улице вместе с сыном. Часов у меня не было, но, судя по ощущениям, стояла вторая половина дня. Солнце клонилось к зданиям на западе, ветерок не приносил ощущения свежести. Было очень тихо — ни шума, ни людей, ни признаков жизни. Это настолько не соответствовало порядку вещей, что я подумала: а может, это какая-нибудь другая Девяностая улица — порождение чьего-то изощренного, но ограниченного воображения? Обычно мой квартал бурлит жизнью и даже минутку не может посидеть спокойно, не то что помолчать. Больше всего происходящее напоминало декорации перед съемками, открытку с фотографией, которая выглядит вроде знакомо, но чем дольше вглядываешься, тем все неправильнее.
Пепси медленно шел вперед, неторопливо впитывая окружающее. Напряжение на его лице сменилось едва ли не восторженным трепетом — таким своего сына мне еще не приходилось видеть.
— Мам, а ты здесь еду покупаешь? Вопрос прозвучал скорее как жалоба.
— Да.
— А твоя машина тоже здесь стоит?
— Нет.
Дверь нашей парадной была открыта, и мы вошли. Еще одна серьезная ошибка: дверь всегда, абсолютно всегда запиралась.
Но знакомый запах однозначно подтверждал, что это наш дом. Дэнни любил говорить: так пахнет на автовокзале по утрам.
Дэнни… О мой Дэнни!
Я решительно направилась к лестнице, но Пепси удержал меня за руку и покачал головой:
Не спеши, мам. Я хочу посмотреть твой дом. Хочу все посмотреть.
Граффити на стене рядом с разбитыми почтовыми ящиками гласили: «Думаете, это круто? Позвоните Барри, он вам покажет кузькину мать!» А ниже другой рукой — приписка: «Барри, я звонил, но тебя не было дома».
На втором этаже я увидела дверь Элиота и подумала, а какова здесь его роль. И Дэнни. И Мей.
На следующем пролете, в десяти футах от собственной квартиры, я остановилась и прикусила губу. Почувствовала, что кожа у меня на макушке самопроизвольно оттягивается назад. Всем телом ощутила, как бьется мое сердце — под мышками, в горле, под коленками, в животе.
Пепси достиг последней ступеньки и, миновав меня, ступил на площадку.
— Мы пришли? Почему ты стоишь?
— Вот наша квартира, угловая.
Он подошел к двери и остановился, дожидаясь меня. Я прикоснулась к ручке. Теплая, словно только что на ней задержали ладонь, прежде чем войти. Легонько толкнула, и дверь широко распахнулась, издав на полпути металлический скрип, знакомый до последней ноты. Все было так знакомо — и в то же время всецело, от начала до конца, неверно.