Костюм Адама для Евы

Донцова Дарья

Мне стало холодно. Что, если события в квартире развивались не так, как я до сих пор полагала?

Допустим, убийца вошел в апартаменты незадолго до моего появления. Почему Настя не заметила присутствия постороннего человека? Этот вопрос может задать лишь тот, кто никогда не жил в большом доме или в просторной квартире сталинской постройки. Если Настена отдыхала в своей спальне, закрыв тяжелую дубовую дверь, грабители легко могли бы вынести кучу вещей – хозяйка не услышала бы ни звука.

Я поежилась. Преступник находился тут, а мой приход спутал его планы. Он услышал слова Гудковой и понял, что сейчас та направится в чулан за вареньем, ринулся туда, убил ее, положил на пол ласты, утюг, пакет и ушел. Почему киллер

оставил в живых меня? Он профессионал, ему ни к чему убирать лишнего человека. А я не представляла опасности, тихо сидела на кухне. Преступник действовал в спешке, иначе бы не совершил глупой ошибки с утюгом, который якобы упал с антресоли, не оставив следа на ламинате. Вообще-то профессионалы таких оплошностей не допускают. Но убил-то он без колебаний, значит, профи. Так он кто, киллер или дилетант?

Что-то я запуталась. Попробуем зайти с другой стороны. Зачем злоумышленник явился к Гудковой? Может, он не имел намерения лишать Настю жизни? Он хотел что-то найти? Некую вещь? А тут заявилась я, Настя разоткровенничалась, незваный гость сообразил: сейчас Гудкова выдаст тайну…

Я потерла ладонями виски. Но тогда получается, что незримый участник нашей беседы знал, о чем поведет речь Настена, это был и его секрет.

У меня закружилась голова, а к горлу подкатила тошнота. Сейчас лучше пойти на кухню, налить себе крепкого чаю, отдохнуть и поехать домой. Слишком много плохого случилось в один день, я потеряла способность думать.

– Деточка, – раздался за спиной голос Ильи Николаевича, – ты говорила, что пришел ответ из Хорхштурмвальдского колледжа по поводу книги Катценвеленбогена. Они вроде уже получили денежный перевод.

Я повернулась, увидела отца Насти и с трудом удержалась, чтобы не сказать: «Господин Петров, у вас пару часов назад скончалась единственная дочь. Неужели вы способны в такой день заниматься своей рукописью?»

– Так как, ангел мой? – заморгал ученый.

Я встряхнулась. Люди по-разному реагируют на стресс – одни рыдают, другие кажутся равнодушными и спокойными. Вероятно, Илья Николаевич пытается продолжать привычную деятельность, это его способ справиться с горем. Никогда не надо никого осуждать. И если произошло несчастье, нужно помочь людям, не задаваясь вопросом, по какой причине они не рыдают от отчаяния.

Я достала из кармана телефон, вошла в Интернет и сказала:

– Сейчас прочитаю.

– Лучше пойдем в кабинет, – предложил Илья Николаевич. – У нас сегодня слишком шумно. Зачем столько народа? И вчера люди приходили! У Лады день рождения?

– Нет, Илья Николаевич, – произнесла я, – сутки назад Лада Мироновна представляла свою новую картину.

– Ох, точно! – воскликнул ученый. – Она собралась повесить ее в проходе, напротив моего кабинета. Надеюсь, передумает. Неохота всякий раз, выходя из комнаты, натыкаться глазами на образец абстрактного искусства. Не сочти, дружочек, меня за капризника, но я категорически не понимаю современную живопись и подозреваю, что некоторым художникам элементарно не хватает образования и таланта. Не способны они отобразить обнаженную натуру или пейзаж на холсте запечатлеть, вот и малюют кривобокие геометрические фигуры, говоря: «Я оригинален, как никто другой!» Во все века невежество, глупость и лень пытаются спрятать под маской оригинальности. По какой причине N ходит в грязной рубашке? Да из элементарного нежелания постирать одежду! Но признаться в этом не хочет, вот и отыскиваются у неряхи забавные аргументы: он бережет окружающую среду, не собирается губить природу моющими средствами, верит в то, что грязь живая и ее нельзя убивать. А когда человек подводит под свою тупость философскую базу, это говорит лишь об одном – он идиот с претензиями. М-да, унесло меня мыслями далеко… Хорошо, вчера Лада демонстрировала картину. А сегодня-то что? Входи, деточка!

Илья Николаевич распахнул дверь в кабинет, я вошла, села

у стола и сделала вид, что всматриваюсь в экран мобильника. Петрову никто не сказал о смерти Насти. Вам это кажется странным? А мне вот нет. Илья Николаевич живет своей, параллельной жизнью, редко когда спрашивает, что случилось дома. Более того, он имеет обыкновение делать вид, что не слышит о неприятностях или радостях близких людей. Петров не желает нервничать.

Как правило, обо всем происходящем вокруг отцу докладывала Настя. У нее получалось достучаться до Ильи Николаевича, она могла добиться от него почти адекватной и даже порой эмоциональной реакции. Вначале ученый на все сообщения Насти отвечал:

– Очень интересно! Пожалуй, пойду поработаю.

Но дочка не отставала, повторяла:

– Папа, послушай! Вы с мамой в среду идете на юбилей к Лазаревой.

– Очень интересно, – бубнил Илья Николаевич, старательно пропуская информацию мимо ушей, – я рад!

Постороннему человеку могло показаться, что Петров запомнил о походе в гости. Но Настюша понимала: папа на самом деле не воспринял ее слов. И она продолжала «трясти» Илью Николаевича до того момента, пока тот не говорил:

– О боже! Туда действительно нужно идти? Какая катастрофа!

Но сегодня некому было вложить в голову Петрова сообщение о семейной трагедии – кончине дочери. Лада лежит в спальне, знакомые, приехавшие в дом, не поговорили с ученым, думают, что он уже все знает.

– Деточка, когда я получу книгу Катценвеленбогена «Болен Катцен»? – поинтересовался Илья Николаевич. – Ты обещала прочитать письмо!

Я вздрогнула. Нет, не могу сказать отцу Насти о несчастье, пусть это сделает его жена.

– Ну, начинай же, – с нетерпением настаивал хозяин.

Я откашлялась:

– «Уважаемый Вениамин! Спешу сообщить вам, что ваш перевод, состоящий из двадцати евро, нами получен полностью. Оглашаю финансовый отчет. По квитанции номер сто пятьдесят восемь а дробь девятьсот семьдесят один бухгалтерия Хорхштурмвальдского колледжа составила смету.

Первое. Для ксерокопирования книги Катценвеленбогена уже закуплена белая бумага первого сорта по цене два евро за пачку. Относительно малая стоимость расходного материала обусловлена тем, что эконом колледжа приобретает его оптом и посему имеет скидку, о чем мы вам с удовлетворением и сообщаем. В супермаркете Хорхштурмвальда упаковка листов формата А-четыре обойдется потребителю в два евро и пять центов, нам же удается сэкономить, и это отрадно. Итого, имеем: двадцать евро за минусом двух равно восемнадцати. Обратите внимание, что без разумной экономии получилось бы семнадцать девяносто пять, а это не восемнадцать!

Второе – красящий порошок для принтера. Увы, к нашему глубочайшему сожалению, он расфасовывается в трехсотграммовые пачки, а на копирование труда Катценвеленбогена требуется на треть меньше. Наши попытки попросить сотрудника лавки отсыпать для колледжа две сотни единиц веса не имели успеха, поэтому пришлось купить целую упаковку. Удрученные столь неприятным обстоятельством, мы созвали экстренное совещание Ученого совета и сейчас желаем предложить вашему вниманию несколько вариантов решения будирующего казуса. А. Мы высылаем вам остаток порошка в количестве ста граммов. Почтовые расходы, учитывая обстоятельства, колледж возьмет на себя. Б. Мы храним краску на складе в надлежащих условиях до того момента, когда вам потребуются еще копии трудов из нашей библиотеки. В этом случае сто граммов будут учтены при покупке расходного материала, что уменьшит сумму на его приобретение. В. У вас всегда есть возможность совершить милосердный жест и разрешить нам использовать эти сто граммов порошка для тех ученых и преподавателей, которые испытывают большие материальные затруднения. Оставляя окончательное решение на ваше усмотрение, мы вычитаем стоимость упаковки (четыре евро) и получаем в остатке четырнадцать денежных единиц.