Костюм Адама для Евы

Донцова Дарья

– Отсеем тех, кому не исполнилось пятидесяти, – продолжала я, – сузим круг. Твоя задача выяснить, что означает слово «Адал». Название города? Горы? Растения? Животного? Или это аббревиатура? Поройся в биографиях гостей на презентации – вдруг кто-то из них посещал институт имени Адала или жил на одноименной улице. Попытайся перевести слово «адал» на русский… ну, не знаю, с какого языка. Может, оно на китайском-японском-корейском, еще бес знает на каком, означает «лысый, коротконогий воин» и мы поймем, о ком речь. Прогони слово по всем базам!

– Я понял, – остановил

меня Веня. – Где список?

– Скоро получишь, – пообещала я. – Слушай, а там не пришло случайно очередное письмо из Хорхштурмвальдского колледжа?

– Пока нет, – разочаровал меня Веня.

– Мне нужен повод для приезда к Петровым, – занервничала я. – Срочно! Не могу я припереться просто так. Не хочу вызвать подозрений.

– Ты показывала Илье Николаевичу изображение таблички? Той, с именем мецената? – спросил Греков. – Ее вешают в колледже на какую-то стену славы.

– Нет, – удивилась я, – ты мне не присылал фото, только послание, в котором шла речь о памятном знаке.

– Верно, – смутился Веня, – я подумал: зачем снимок?

– Ну тогда странно интересоваться, демонстрировала ли я его Петрову. – Мне стало весело.

Через пару минут я позвонила Петровым, попросила к трубке Илью Николаевича, рассказала ему о якобы только что полученной от Герберта Краузе-Михайлова фотографии и услышала ожидаемые слова:

– Дорогая, можешь приехать сию минуту? Хочу посмотреть на изображение.

Дверь мне открыла Мамаева.

– Лада плохо себя чувствует, – быстро сказала она, – я стараюсь ее не оставлять надолго одну. А вот Илья Николаевич…

Договорить Вика не успела, в прихожую выплыл Петров.

– И где снимок? – загремел он. – Пойдем в кабинет!

Я вынула из сумки айпад, открыла почту и протянула Илье Николаевичу планшетик.

– О! Какой у тебя красивый альбом! – похвалил Петров. – Нуте-с, изучу внимательно…

С этими словами он удалился с гаджетом.

– Рискуешь остаться без устройства, – ухмыльнулась Вика. – Сейчас Илья Николаевич поймет, что держит страшный, испускающий излучение предмет, и в окно его вышвырнет. Каюк твоему айпадику, упадет прямо на проезжую часть.

– Скорей уж на детскую площадку, – улыбнулась я, проходя на кухню. – Хотя ты права, даже угодив в песочницу, планшетик умрет.

– Окна спальни и кабинета Петрова выходят на улицу, – невесть зачем заспорила Мамаева.

– Кабинета – да, – кивнула я, – а вот из его опочивальни виден двор. Нальешь мне чайку?

– Ошибаешься, дорогая! – заявила Мамаева. – За день до презентации картины Лады…

– Кстати, не знаешь, где список гостей, которых звали на торжество? – перебила я.

Мамаева ткнула пальцем в буфет.

– Там где-то.

Я подошла к большому дубовому шкафу с посудой, сразу увидела листок, торчавший из держателя в виде гномика с поднятой рукой, взяла его, расправила и, пользуясь тем, что Вика заваривает чай, быстро сфотографировала множество фамилий и отправила Вене. Сразу стало спокойнее. Здорово у меня получилось, не думала, что так быстро справлюсь с задачей.

– …поэтому она и переехала, –

ворвался в уши голос Вики.

– Кто и куда перебрался? – не поняла я, принимая из рук Мамаевой чашку.

– Романова, чем ты слушаешь? – возмутилась она. – Вроде в консерватории училась, значит, со слухом должен быть порядок. Говорила же только что! За день до вечеринки Илья Николаевич истерику устроил. Вон, видишь!

Мамаева кивнула на окно.

– Что там интересного? – для поддержания беседы спросила я.

Вика села к столу.

– Систему водоснабжения ремонтируют, выкопали траншею, двор превратился в ад. Все бы ничего, но туда приволокли какую-то фигню с трубой, она даже по ночам дымить не прекращает. Илья Николаевич и сказал: «В мою спальню проходит газ, не желаю спать, вдыхая отраву». И что было делать? Все помещения, кроме спальни Лады и гостиной, окнами во двор смотрят. Не переселять же капризника в общую комнату? Тогда семье придется на кухне собираться и приятелей не позвать. Лада и предложила: «Поменяюсь с Илюшей, мне на дым наплевать». Петров жуткий эгоист! Ведь знал, что намечена презентация, но тем не менее настоял на немедленном переезде. Мне Настюха во время тусовки рассказала, как они с Егором корячились, мебель таскали. Илья Николаевич отказался на кровать Лады ложиться. Нет, каков, а? Настя ему сказала: «Папа, матрас перетащим, но давай не будем деревянную основу перемещать. Ну какая тебе разница?» Так нет же, он уперся бараном. Ужасный человек!

– Деточка, – проскрипел Илья Николаевич, входя в кухню, – я в шоке! Табличка!

– Что-то не так? – озаботилась я.

– Почему на ней написано: «Вениамин Греков»? – с возмущением спросил Петров. – Какое отношение сей гражданин имеет к моему благотворительному взносу?

Мне стало смешно. Если уж добираться до сути, то небольшую сумму отправила в колледж я.

Кандидат наук ткнул пальцем в айпад.

– Тут должно стоять «Петров Илья Николаевич».

– Непременно исправим, – стараясь не рассмеяться, заверила я.

– А цвет самой таблички? – продолжал возмущаться Петров. – Коричневый! Отвратительный тон! Хочу синий!

– Навряд ли колледж согласится, – промямлила я, – у них небось стандартные куски дерева.

– И вовсе он не коричневый, – произнес голос Лады.

Я вздрогнула – художница вошла на кухню совершенно неслышно.

– Коричневый, – повторил муж.

– Дорогой, это маренго, – поправила жена, – смесь черного и серого.

– Коричневый, – с упорством, достойным лучшего применения, бубнил супруг.

– Не спорь, – вздохнула Лада, – глаза живописца способны различать массу оттенков. То, что для нормального человека просто красный, для художника алый, пурпурный, огненный, пожарный… Масса вариантов. Я слышала, что в языке эскимосов есть сто слов, обозначающих цвет снега. Для нас он просто белый, а у них…

Я на секунду застыла, потом тихо спросила:

– А зеленый цвет? Тоже многолик?

– Ну конечно, – снисходительно ответила Лада. И стала перечислять: – Травяной, салатный, изумрудный, листва под дождем…