Косыгин. Вызов премьера (сборник)
Шрифт:
Еще более яркие аналогии вызвало описание Дракером дальнейших событий, показавших полную обреченность подобной системы управления. Масштабы производства росли с каждым годом, но менеджмент, начиная с вице-президентов и руководителей заводов и кончая начальниками отделов, оставался безликим и бесправным, обеспечивая лишь беспрекословное выполнение указаний высшего руководителя, дисциплину и порядок.
Дракер говорил, что в свое время авторитарная система работала эффективно, но лишь благодаря незаурядности Генри Форда, талантливого инженера и выдающегося менеджера. После его смерти начались серьезные трудности. Наследники Форда не обладали его качествами, но главное – масштабы производства, растущая конкуренция, другие объективные условия сделали централизованную
Алексей Николаевич с сожалением говорил, что и мы должны же наконец понять и отказаться от управления по методу Форда. В наших условиях этот метод в определенное время был объективно необходим, позволяя быстро мобилизовать ресурсы для достижения главных целей, как в периоды индустриализации или Великой Отечественной войны.
В сталинское время Алексей Николаевич был одним из самых молодых руководителей, ему приходилось многому учиться в организации управления промышленностью. Постепенно ему открывались сложные отношения между «соратниками» Сталина, их взаимное недоверие, неискренность и интриганство, способность «подставить» друг друга. Жена Алексея Николаевича, Клавдия Андреевна, часто говорила ему: «Это не для тебя, Алеша. Это не твой мир…»
Мир этой семьи действительно был совсем иным. Я впервые вошел в него осенью 1947 г., вскоре после того, как мы с Людмилой, студенты второго курса института международных отношений, решили создать семью. Раза два-три я был гостем на скромных семейных торжествах, познакомился с Клавдией Андреевной и ее мамой Евдокией Прохоровной, но первое время Алексея Николаевича не видел – как было принято у руководящих работников того времени, работал он не только днем, но и ночами. Обедать приезжал часа в три-четыре, потом ровно полчаса отдыхал и снова уезжал до часу-двух ночи. Ну а если был ужин на даче Сталина, там задерживался почти до рассвета.
Первая встреча с Алексеем Николаевичем, конечно же, запомнилась. Это было в выходной день на даче. Алексей Николаевич принял меня вежливо, но как-то суховато – ведь я в его глазах был мальчишкой. Сначала все гуляли, потом играли в волейбол, причем игроков на две команды не хватило, поэтому позвали кого-то из соседей, сотрудников охраны. После обеда Алексей Николаевич предложил мне сыграть в бильярд.
В то время я играл неплохо, а он, вообще-то говоря, средне, но мог вдруг удачно положить какой-то невероятно сложный шар, за который я бы не взялся. Все время чувствовалось, что он думает о чем-то другом, не отдаваясь полностью игре. Я сдерживал себя, немного поддаваясь из уважения к хозяину и не зная, как он будет реагировать на проигрыш, – многие в азарте бывают обидчивы. Но мои хитрости Алексей Николаевич довольно быстро раскусил, должно быть, я выдал себя, забив сложный шар и смазав простой. На это он сказал:
– По-моему, вы не раскрываете всех своих возможностей. А надо это делать. Это же игра. Только глупые люди обижаются на проигрыш.
Вдохновленный, я быстренько с ним разделался, однако он не успокоился и предложил сыграть еще раз.
Потом мы часто вспоминали ту первую игру, и он говорил:
– Я помню, как ты мне тогда поддавался…
После бильярда он стал расспрашивать, откуда я, где учился, кто мои родители. Я отвечал, что родился в Грузии, в старинном городе Ахалцихе, но детство и юность провел на Дальнем Востоке, где работает отец. После школы хотел стать моряком, пойти в военно-морское училище. Свою роль тут, как я говорил Алексею Николаевичу, сыграли проведенное у моря детство и рассказы отца, который всю жизнь мечтал стать моряком и еще до женитьбы отправился со своим товарищем в Ленинград, чтобы учиться морскому делу, но жизнь распорядилась иначе. Я же во Владивостоке случайно встретился с работником дипломатической службы, который рассказал мне об очень интересном Московском институте международных отношений. Это изменило мои планы. Я прилично владел
После беседы мне показалось, что Алексей Николаевич стал относиться ко мне иначе, даже проникся какой-то симпатией, но, может быть, тут сказалось влияние Клавдии Андреевны и Люси. Месяца через три после этого, 24 января 1948 г., состоялась наша свадьба. Торжество отмечали на той же даче. Из Владивостока приехали мои родители, младшие сестра и брат, были наши с Людмилой друзья из институтской группы, Борис Львович Ванников со своей семьей. На свадьбу приехал и Алексей Александрович Кузнецов, до 1946 г. работавший первым секретарем Ленинградского объединенного обкома и горкома партии, а потом секретарем ЦК в Москве. В Ленинграде Косыгин работал вместе с ним, они дружили семьями.
В феврале 1949 г. секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК А.А. Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии П.С. Попков, второй секретарь горкома Я.Ф. Капустин, председатель Ленгорисполкома П.Г. Лазутин были сняты с работы и исключены из партии. Я ни с кем из них, кроме Кузнецова, лично знаком не был. 5 марта было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об освобождении Н.А. Вознесенского с поста заместителя Председателя Совета Министров СССР, председателя Госплана СССР и от всех других руководящих должностей; спустя несколько дней Сталин подписал решение о выводе его из состава Политбюро, а затем и об исключении из членов ЦК. Так начиналось «ленинградское дело». Мы, ничего об этом не зная, только видели по состоянию обычно чрезвычайно сдержанного Алексея Николаевича, что произошло нечто ужасное. Позже Клавдия Андреевна сказала нам с Люсей:
– Случилась большая гадость – Алексея Александровича арестовали.
Одним из веских оснований для расправы с ним, очевидно, стало то, что после перевода в Москву Алексей Александрович был назначен секретарем ЦК и начальником Управления кадров ЦК, а это очень не нравилось некоторым старым членам Политбюро. В те же дни были задержаны Попков, затем Вознесенский, Родионов, Лазутин и многие другие руководящие работники Ленинграда, а также те, чья прежняя деятельность была связана с этим городом. Всем им было предъявлено обвинение в измене Родине, «вредительско-подрывной работе в партии», в намерении превратить ленинградскую организацию в опору борьбы с ЦК ВКП(б), создать компартию РСФСР. Реальная опасность нависла и над Алексеем Николаевичем, тем более что он был в очень хороших отношениях с Кузнецовым.
Надо сказать, что у некоторых руководителей партии и государства были причины для недовольства Косыгиным. Одних настораживало то, что его на какой-то короткий период приблизил к себе Сталин. Другим не нравились некоторые поручения, которые Косыгин получал лично от Сталина, например такая неблагодарная миссия – разобраться с привилегиями членов Политбюро – не могла не вызвать их раздражения. Как рассказывал нам Алексей Николаевич, началось с того, что однажды на заседании Политбюро Сталин учинил разнос.
– Мне прислали списки с продуктовых баз, – говорил он, – в которых указано, сколько продуктов расходуется в семьях Молотова, Кагановича, Микояна и других. Это просто возмутительно – вместе с ними кормится и охрана, и вся обслуга. Причем все воруют и никто не считает. Поручим Косыгину разобраться с этим, пусть внесет предложения, чтобы ввести жесткий лимит.
В те времена члены Политбюро, имея сравнительно невысокую зарплату, получали практически бесплатно любое количество продуктов, но после вмешательства Сталина, поручившего Косыгину навести порядок, были установлены ограничения. Недовольство же влиятельных членов Политбюро пало на голову Алексея Николаевича.