Кот по имени Сабрина
Шрифт:
Фрэнк направил разговор в добропорядочное русло. Ханна почувствовала раздражение. Ей не нужно равнодушного сочувствия Дрейка. Она в полном порядке. И все у нее в порядке. Когда нужно будет, она просто все распродаст и отчалит.
— Четыре месяца.
— Немалый срок в таком месте наедине с этими вашими книжками. Одиночество творит с людьми странные штуки. Черт, — он откинулся на спинку стула, поглаживая ярко-рыжую бороду, — помню, как-то раз я высадился на берег чуть севернее со всяким барахлом для здешнего охотника. А он не показывается. Поискал я в доме. Пусто. Потащился по разбитой
— Облизываясь, вывалился большой матерый медведь в охотничьей шляпе?
— Я не шучу, миссис Пигго. Вы не представляете, что одиночество может сделать с человеком. Нет, оттуда выскочил охотник. В чем мать родила и с выпученными, налитыми кровью глазами. Не знаю, заметил ли он меня. Он бежал и вопил, как шимпанзе: У-УФ! У-УФ! У-УФ! Я перепугался до чертиков. Никогда не думал, что человек может дойти до такого. Он ведь был отличным, сильным парнем. И денежек у него хватало. А разума лишился напрочь.
Это уж был явный перебор.
— Мистер Дрейк, я пока не собираюсь, как дикарка, скакать голой по кустам. Да еще в такую мерзкую погоду.
— Можно одичать и по-другому, незаметно. Для такой классной женщины, как вы, здешняя жизнь просто губительна. Вот вы, скажем, чувствуете, что вас то и дело клонит ко сну. Потом перестаете причесываться и, извините, чешетесь без конца. Вроде бы мелочи. Или, к примеру, кошачья еда. Вдруг вам покажется, что пахнет она вполне сносно. Со дня смерти вашего мужа, миссис Пигго, прошло уже два года, а вы только из упрямства все еще торчите здесь. Вы не так устроены, чтобы жить среди дикой природы.
Доверься ему. Вдруг это и есть миг откровения?
— Может быть, вы и выход подскажете?
— Продавайте все. Продавайте и, к черту, выбирайтесь отсюда.
— Я к этому еще не готова. Да и кто купит? Ферма не дает ни гроша дохода.
— Здесь можно устроить много чего другого.
— Чего? Нет, это хозяйство продать невозможно. А у меня ничего нет, кроме мизерной пенсии. Но вам-то к чему моя головная боль? Мне сорок лет, Фрэнк. Я нигде не училась и не умею поспевать за временем. Таким людям, как я, трудно найти работу. Чарльз привез меня сюда, когда мне было двадцать три года. Счастливые дни. Все это было так романтично.
— Наверное, тогда это так и было, но сейчас-то что вас здесь держит? Это место как крутой склон. Вы катитесь вниз, миссис Пигго. Овец нет и в помине. Два года назад штормом разметало запруду для рыбы. В прошлом году вы зарезали последнюю корову. И что у вас осталось? Куры?
— Они больше не несутся. Но я надеюсь на козу.
— Ради Бога, будьте практичной, миссис Пигго. Ну почему вам не уехать? Что вас держит? Коза. Огород. Несколько кур. Иногда выловите рыбку или соберете вдоль берега горстку моллюсков и крабов. Говорю вам, пришло время уматывать отсюда. Уезжайте. Распродайте все и перебирайтесь в Ванкувер. А еще лучше в Викторию.
Виктория… Чистый и цивилизованный город. Отличные магазины. Рестораны. Королевский театр. Театр Мак-Ферсона. Культура. Она поймала себя на том, что улыбается.
— Найдите мне покупателя.
—
Ну, попытка не пытка. До сих пор она держалась и не изменяла памяти Чарльза. Если признаться, радости в этом мало. Но почему же так трудно принять решение? Давай! Давай же говори. В конце концов, всегда можно передумать. Ну решайся!
— Да.
Фрэнк усмехнулся, и они одновременно встали. В нем было пять футов девять дюймов росту. Рыжие волосы, здоровый цвет лица, если продраться взглядом сквозь заросли бороды. Яркие голубые глаза, выглядывающие из-под сросшихся бровей как два добрых зверька. Широкий рот. Благодарение Богу, что у нее есть Фрэнк и его парнишка-племянник — ее последняя связь с внешним миром. Он сказал:
— Пока суд да дело, заведите трактор, накосите пару стогов сена. Последние два года цены на сено были неплохие. Я смогу продать все, что заготовите.
Она выглянула в окно. Слева вдоль пляжа тянулась полоса лугов, отвоеванных Чарльзом у воды лет десять назад. Севернее — Домашний луг, за ним Средний луг, а у дальнего предела их владений — Северный луг. Всего около сотни акров, вырванных у буша и болот тяжким трудом и потом. Луга! Жалкая полоска тростников.
Дрейк словно угадал её мысль:
— Как только вы уедете, бобры снова завладеют здесь всем. Цепкие ребята. Иногда кажется, что они настроены захватить весь мир.
Глава вторая
Волею судьбы именно эта идея целиком поглощала главного болотного бобра — Аттилу.
— Lebensraum! — внушал он своим сорвиголовам. — Жизненное пространство! — Глаза его сверкали, резцы мерцали из-под иссеченной шрамами губы. Горбатая, вздыбленная спина бобра, казалось, заполняет все тесное пространство Большой Хатки, и весь он окружен вибрирующей аурой зла. Как раз это и приводило в восторг всю его зловещую компанию.
Хотя Грызун, подручный Аттилы, иногда задумывался о пользе и вреде зла. Не так-то легко творить злодеяния. А остальные бобры за их старания платят неприязнью. Дайте, мол, нам спокойно строить плотины и растить детишек. И разве можно оспорить это простое желание? Иногда Грызун, сидя на бревне, мечтал о своих собственных детках, представляя, как они шлепают по воде крошечными лопаточками хвостов.
Но попробуй произнести что-нибудь такое вслух. Шайка расценит это как бунт.
— Жизненное пространство! — заорут в ответ горлопаны, и от их вопля вздрогнут качающиеся на воде утки.
— Нам нужно пространство строиться, пространство плодить детей, в конце концов, пространство, где можно свободно вытянуть хвосты! Завоевать! Отвоевать! — заходился Аттила. — Мы вернем все земли, украденные у нас людьми!
— …украденные людьми, — с готовностью подхватила шайка, ибо Аттила любил слышать отклик на свои горячечные речи.
— …людьми, — на долю секунды припоздал Грызун, за что был пронзен мгновенным взглядом вожака. Нынче вечером Аттила казался безумнее обычного… Нет, нет, надо поостеречься, держать при себе свои крамольные мысли. Во имя Великого Рубщика представь, что Аттила само здравомыслие. Закатившиеся глаза? Всего лишь игра света. Брызжет слюной? Нормальный вечерний голод.