Кот в сапогах

Рамбо Патрик

Прощание с Жозефиной было недолгим. Буонапарте уехал. Он миновал Провен, Ножан, Труа и задержался в Шатийон-сюр-Сен у родителей своего друга Мармона, откуда послал жене первое письмо. Новое послание от 14 числа, писанное на постоялом дворе в Шансо, он все еще адресует на имя «гражданки Богарне»:

«Я писал тебе из Шатийона и отправил доверенность, чтобы ты могла получать все те суммы, что поступят на мое имя. Там должно быть 70 луидоров звонкой монетой и 15 000 ассигнатами…»

Затем он выражает недоверие. Этот влюбленный безумец ревнив. Его пугает, что Жозефина осталась в Париже одна: «Ах! Не будь слишком веселой, хоть немного погрусти…» Он уже успел

вообразить, как она там развлекается, и загодя упрекает, что она танцует без него: «Ты легкомысленна, и к тому же тебе до сих пор неведомы глубокие чувства». Он носит медальон, подаренный ею после их первой ночи. Но не сомнения генерала и не его страстные порывы озаряют это послание особым светом, а подпись. Именно здесь он впервые офранцузил свою фамилию. Отныне он будет зваться Бонапартом.

Трувиль, 11 марта 2006

ПРИМЕЧАНИЯ И ЗАМЕТКИ

ДЕВЯТОГО ТЕРМИДОРА ВТОРОГО ГОДА РЕСПУБЛИКИ, КО ДНЮ, ОТКРЫВАЮЩЕМУ ЭТОТ РОМАН

Келлерману — 59 лет

Буасси д’Англасу — 48 лет

Шереру — 47 лет

Обри — 47 лет

Мену — 44 года

Камбасересу — 41 год

Фрерону — 40 лет

Баррасу — 39 лет

Кутону — 39 лет

Робеспьеру — 36 лет

Фуше — 35 лет

Жозефине — 31 год

Тальену — 27 лет

Мюрату — 27 лет

Сен-Жюсту — 27 лет

Бонапарту — 25 лет

Жюно — 23 года

Терезии Тальен — 21 год

Полине Бонапарт — 14 лет

Эжену — 13 лет

Гортензии — 11 лет

Лоре Пермон — 10 лет

НЕКОТОРЫЕ УТОЧНЕНИЯ

Касательно греческих корней Наполеона Рене Пюо, знаток предмета, в 1924 году в одном из номеров «Наполеоновских штудий» наряду с прочими доказательствами приводит следующую цитату из воспоминаний Аспазии Калимери, рожденной в 1770-м и скончавшейся почти сто лет спустя в Афинах:

«Мой дед Агезилас Калимери, который пиратствовал от Мессинского пролива до мыса Матапан, часто говорил мне, что когда я вырасту, мы поедем на Корсику, где заживем в достатке, устроимся там не хуже, чем его племянник Шарль Бонапарт».

Настоящий член Директории, занимавший пост моего вымышленного персонажа Делормеля, носил фамилию Летурнёр. Я его упразднил, поскольку он значительно менее интересен, чем остальные четверо; тем не менее это лишило меня возможности использовать забавный анекдот. Летурнёр, будучи крайне жадным, не упускал случая что-нибудь прихватить с собой после ужинов, которые задавал Баррас в Люксембургском дворце: початый бараний окорок, паштет, несколько бутылок вина. Парижане рассказывали про него один уморительный и гротескный случай. В Нормандии он бывал в гостях у скупердяя того же сорта. Однажды ночью, когда приятели болтали при свете единственной свечи, хозяин предложил: «Мой дорогой Летурнёр, давайте задуем свечку, ведь мы ничего не делаем, только разговариваем». Когда же их беседа закончилась и, собравшись прощаться, они снова зажгли свечу, Летурнёр стал натягивать штаны. Он снял их в темноте, чтобы не протирать зря.

По своему обыкновению, я старался держаться как можно ближе к свидетельствам современников, по мере возможности проверяя их правдивость. Таким образом, я отверг все, что выглядело сфабрикованным, как, к примеру, расхожая версия встречи с Жозефиной. Заключенный на Святой Елене, где ему предстояло умереть, «на этом английском острове — куче дерьма, которую дьявол изверг из себя прямо посреди океана», Наполеон поведал Ласказу, человеку более чем покладистому, весьма приукрашенную историю, одновременно погрузившись в созерцание зада мадам де Монтолон, которым он любовался в маленькую подзорную

трубу времен Ватерлоо. Эта пресловутая легенда о шпаге возникла на пустом месте, никто из современников не сохранил ни о чем подобном ни малейшей памяти, зато теперь она кочует повсюду, от Мадлена до «Чудесных историй дядюшки Поля», что накропал Вик Юбинон, составитель нравоучительного еженедельника пятидесятых годов «Спиру», который привил вкус к истории целому поколению маленьких несмышленышей, мне в том числе.

Предание таково.

Полиция Буонапарте только что разоружила парижские секции. Ружья, шпаги, сабли, пистолеты свалены грудой в оружейной особняка Генерального штаба. И вот в кабинет к молодому военному коменданту города заявляется энергичный мальчуган, встает перед ним столбиком: «Генерал, умоляю тебя: верни мне шпагу моего отца!» Весьма тронутый, что возможно, поскольку Буонапарте, как часто бывает с невротиками, легко пускал слезу даже на публике, он треплет отважное дитя по розовой щеке и вопрошает:

— Как тебя зовут?

— Эжен де Богарне. Мой отец командовал Рейнской армией.

— Богарне… Богарне…

Так звали подругу Терезии Тальен, которую он наверняка встречал, но почти не запомнил. Которая же это из своры полуодетых красоток, посещавших Хижину и ужины Барраса? Как бы то ни было, она, видно, не носит траура по недавней кончине супруга. «Лемаруа!» Вбегает ординарец. «Лемаруа, ступай отыщи шпагу генерала Богарне и отдай ее этому ребенку». Можно вообразить физиономию бедняги Лемаруа: как ему, черт возьми, откопать шпагу в беспорядочных ворохах конфискованного оружия? И потом, Эжен к тому времени никак не мог походить на дитя. Наполеон в своем рассказе для «Мемориала» омолодил его, чтобы растрогать читателя, ведь осенью 1795-го Эжену уже было четырнадцать лет. В своих собственных «Мемуарах» Эжен малость подправил императорский рассказ: он, дескать, приходил с просьбой не вернуть шпагу, а разрешить оставить ее у себя. Ладно. Но кто же покушался ее забрать? Облавы уже кончились. Если солдаты раньше не ворвались к виконтессе де Богарне с обыском, теперь у них не было ни малейшего повода учинить его. И потом, разве осмелились бы военные рыться в шкафах друзей Барраса и Тальена? А господин Байоль, близко знавший будущую Жозефину, впоследствии скажет: «В те времена я слыхом не слыхал об этой истории».

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ

Некоторые названия улиц успели измениться. К примеру, улица Закона — это нынешняя улица Ришелье. Улица Фоссе-Монмартр, на краткий срок в честь Марата переименованная в Фоссе-Монмарат, теперь зовется улицей Абукир, а дом, где обитал Бонапарт, существует под номером 11. Вилла Жозефины на улице Шантрен, 6 находится на улице Шатоден, 44. Монастырь Дочерей Святого Фомы занимал нашу площадь Биржи. Что до всего прочего, согласно убеждениям и вкусам современников, старые названия сохраняли или теряли свое «Сент» («Святой»): предместье Сент-Антуан превращалось просто в Антуан, улица Сент-Оноре — в Оноре. Пале-Рояль, утратив революционное наименование Пале-Эгалите («Дворец равенства»), ныне снова зовется Пале-Роялем. Отметим также, что «Кафе де Шартр» превратилось в ресторан «Вефур», а Хижина мадам Тальен ныне находится на авеню Монтеня.

Восстанавливая облик Парижа 1795 года, я призвал на помощь отличающиеся чрезвычайно скрупулезной достоверностью книги Ж.Ленотра, а именно G. Lenotге, «Les Tuileriesou Paris r'evolutionnaire», также немало порылся в составленных Жаком Иллере двух объемистых томах (J. Hillairet «Dictionnaire historique des rues de Paris»), постоянно переиздаваемых издательством «Minuit».

Кроме того, были использованы и другие работы, непосредственно посвященные временному промежутку, с которым соотносится действие романа. Вот основные из них: