Кот, зверь и конец света
Шрифт:
Вот Ната кричит “Илька!” бросаясь ему на шею.
И орет “молодцы, вы такие молодцы!”.
И стоит под руку с Машей-Войной в переходе, слушая гитару, и кидает монетку.
И ругает почем зря Илью и Пони за купание в холодной воде.
Вот она с ним рядом, и вот она так далеко, там, в белом тумане, среди безглазых тварей и очей на небесах, и рыжие пружинки волос были белым ветвистым нимбом.
Время все еще текло как патока, неохотно и болезненно, и Илья поставил первую детальку на крышку шкатулки, немного почерневную и шершавую. Небо не рухнуло, и очи на нем не закрылись, только напротив, словно повернули все взгляды на него, и Илья, держа Аилиса за руку, встретил этот взгляд уверенно и твердо, ничего не боясь, словно близость брата защищала его и давала те
Все, наконец, было правильно и кристально ясно, и беззвучный гром, сотрясающий землю и рождающий новые трещины в этой оборотной реальности, заставил несколько кусочков отвалиться от нее, показывая серое пылающее нутро, напоминающее висящую над ними больную звезду.
Илья удовлетворенно вздохнул и поставил на место второй кусочек, и он лег на место просто и ровно, заставляя гром прокатиться снова и новые части реальности отпасть вниз невесомым пеплом. Вместе с одним из них начала осыпаться рука Ильи. Он сначала не понял, что это, стряхнув пару серых крупинок с ладони, но их только стало больше, кончики пальцев стали оплывать, и Илья с ужасом уставился на это, на мгновение теряя волю к действию и себя самого в этой реальности. Но другая ладонь, точно такая же, уверенно вложила на крышку шкатулки следующий запачканный кровью осколок. Если она дрожала, то только самую малость.
— Давай, — сказал Аилис, шаря по земле в поисках следующей. — Быстрее. И мы справимся. Только быстрее, брат.
Это прозвучало так похоже на Пони, что послужило самым что ни на есть прекрасным мотиватором. Осыпающимися пальцами Илья нащупал деталь, и вложил на оставшееся место. Шкатулка потемнела вся разом, становясь из деревянной тяжелым камнем, резко оттягивая держащую ее руку вниз, но трещинки между деталями заполнились темнотой тоже, вплотную впаиваясь друг в друга.
— И что теперь-то? — спросил Илья, стараясь не смотреть на свою на глазах исчезающую руку. Бросил взгляд на Аилиса, и в ужасе перевел взгляд обратно. Тот тоже сыпался, и сыпался куда хуже и страшнее, серым мелким песком обваливалось его лицо, делая почти неузнаваемым и чужим.
— Это шкатулка Пандоры, — сказал он и смахнул рукой часть губы. Впрочем, под этой частью тоже был пепел, а не плоть. — Внутри нее надежда.
— Которую надо выпустить.
— Которую надо выпустить, — подтвердил Аилис и взялся за крышку шкатулки той рукой, которая была более целой. Илья поступил точно так же, и они оба одновременно повернулись к Чуме.
Время вернуло свой ход, и та, протянув в сторону близнецов руки, обратила на них все оставшиеся взгляды, усиливая свой зов, свою песню, но обе относительно целых руки вцепились в черную крышку с металлической инкрустацией, и с натугой, медленно, непростительно неспешно отжали ее вверх, тут же цепляясь пальцами за внутреннюю поверхность, чтобы было удобней удерживать непокорную пружину. Или может, это была вовсе не пружина, а воля каких-то высших сил, которая противилась их действиям. Илья понятия не имел, да и знать не хотел, главное, что Чуме все это не нравилось, и зов становился ощутимо лживым, пропитанным ядом, и Аилис перестал дергаться к ней, каждую секунду возвращая себя назад.
— Натка, — позвал Илья и потом еще громче. — Ната, прекрати! Все будет хорошо. Я тебе точно говорю, все будет хорошо! Я вообще-то спасать тебя прибежал. Мы все! И Св скоро приедет. И Маша-Глаша твоя за тебя волнуется, всех на ноги подняла. Слышишь, Нэсть? Все пришли тебя спасать. Ты не одна.
Чума наклонила голову набок, от чего туманное облако волос качнулось и запуталось в мертвенном сиянии звезды Полынь на ужасном небе.
— Лишь одинокий, — пропела она. — Направит удар. Лишь одинокий развеет мираж. Колосс возведи, святому молись. И плачут все о мертвом зле, уйду, уйду я прочь…
Илья замотал головой, не обращая внимания на то, что во все стороны летит серая пыль от рассыпающихся волос.
— Да какое одиночество. Мы с тобой. Все с тобой. Все хорошо, Нэсть. Все уже кончилось. Слышишь? Мы победили.
Конечно, это совсем не выглядело победой.
Кругом был густой туман, едва позволяющий разглядеть на пару шагов, в
Илья, или, может Аилис, поднял выше их руки, сжимающие шкатулку, и Илья готов был поспорить, что из нее по умирающему миру, к которому все ближе и ближе подлетала полынно-серая звезда, растекаются воспоминания. Вместо горечи, вместо одиночества, каждый момент, каждая секунда, когда Чума… нет, Ната не была одна. Вот они сталкиваются на Чистых Прудах, и идут жевать, и Илья подтрунивает над ними, над Машей-Глашей-Сашей, и Нате все равно смешно, даже если немного обидно, и ее воспоминание ложится на стол первой деталью паззла.
А вот Ната болеет за них на ралли, и светлый осколок находится там, тоже, и потом Илья приходит на их не очень тайную тусовку на мосту, и играет Натины любимые песни на чужой гитаре, чтобы потом найти в кармане один кусочек загадки. А вот и последний: мокрые и замерзшие Пони и Илья выбираются из весеннего темного пруда, и Ната хлопочет вокруг них, словно вокруг главной ценности в жизни, и от этого рождается последняя деталь.
— Ты заботилась обо мне. Всегда заботилась, и даже если я не всегда был хорошим другом, я всегда был другом, — уверенно сказал Илья, шагая к ней, и она шагнула навстречу тоже. — Помнишь, и в школе тоже? И потом. — Еще один двойной шаг словно съел расстояние, и уже совсем хорошо было видно, какое мертво-гладкое у Чумы лицо. Ни родинки, ни веснушки, ни прыщика, белая гладкая кожа, и глаза, которые казались пустыми: все выражение и живой блеск были не здесь, а на небесах, полных очей. — Мы с тобой навсегда друзья, потому что.
Навсегда, — повторила она. — Друзья.
И что-то случилось. Она качнулась вперед, и Илья ей навстречу, обхватывая ее руками, неловко прижимая к себе, и шкатулка между ними, освобожденная, выпущенная, захлопнулась с коротким щелчком. И внезапно Чума стала Натой, и Ната начала рыдать, автоматически закрывая глаза, и небеса захлопнули глаза, тоже, в тот же момент. Звезда, двигающаяся по пустому небу, стала еще страшнее, и Илья отвернулся от нее, и там, с другой стороны, оказался совсем нормальный мир: голубое небо, и весенняя трава и грязь тут и там, и измазанный этой грязью Орм, прямо на земле, весь в крови настолько, что нельзя было понять, где кончается его плащ и начинается кровь, зажимающий руками дырку в боку. Илья торопливо помотал головой вокруг: Пони нашелся с другой стороны, лежащий, бесчувственный, но очевидно, что живой, потому что грудь его едва заметно поднималась и опускалась. Илья освобожденно выдохнул, украдкой проверил, все ли пальцы на месте, потому что он совершенно точно видел, как они рассыпались в пепел, и погладил Нату по растрепанной макушке. Вместо серых следов местами оставались красные, потому что руки были изодраны и исцарапаны до невозможности.
— Ну вот, а ты боялась. Одна, одна. Тут я, — сказал он почти что гордо.
— Илька, — пискнула Ната, обхватывая его так, что остатки дыхания вылетели, и резко и сильно заболело что-то слева. Кажется, это было сердце. Или, может, легкие сперло от внезапного ощущения того, что настоящая, самая страшная опасность миновала. Ноги у него подкосились, и он плюхнулся на колени вместе с Натой, продолжая ее держать и пачкать ей волосы своей кровью.
— Вдвоем и сдохните, — процедил прерывающийся голос над ними. Илья резко повернул голову на звук и практически уперся носом в наставленный на него пистолет. Самый настоящий боевой ствол, а вовсе не урезанный по возможностям травмат. За пистолетом была рука, красная от крови, и дальше — один из злополучных похитителей, с безобразным отеком и кровавым синяком на пол-лица. Он криво ухмыльнулся, второй рукой трогая свою щеку, и взвел курок. Звук был тошнотворный. — В рожу мне выстрелил, падла! Так я тебе тоже, — почти прошипел он, кривя от боли ту часть лица, на которую отек еще не добрался. — Пока-пока.