Кот

Сименон Жорж

— Вы с ней играете в кошки-мышки.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Прекрасно понимаешь и знаешь, чем все кончится.

— Ну чем?

Она еще раз пожала плечами:

— На, пей.

Сидя перед телевизором, они почти не разговаривали. Потом поднялись, на площадке пожелали друг другу доброй ночи. Спал он лучше, сон был по-прежнему тяжелый, но уже не такой беспокойный, как прошлой ночью. Теперь Эмиль сердился на Нелли. Машинально он переделал мелкие утренние дела по дому; когда Нелли спустилась,

они постарались не встречаться глазами.

В десять пришла на свидание Маргарита. На нее он тоже избегал смотреть. Взгляд у него блуждал, словно он хранил какой-то секрет, который окружающие пытались у него вырвать. В конце концов она ушла. И только тогда он проводил ее взглядом.

Внизу были клиенты. Слышались веселые голоса рабочих: кто объявлял, что пропускает один круг, кто ставил всем присутствующим. Когда-то и он пропускал круг: это было в те времена, когда он распоряжался на стройках и вместе со старшим мастером или подрядчиком заглядывал в бар промочить горло.

Он остановился перед кроватью Нелли, медной кроватью, какие были во времена его молодости. Вернулся к себе в комнату, открыл шкаф, где у него хранилась бутылка красного бордо, которое он собственноручно нацедил из бочки в погребе.

Как Тео… Как покойный Тео. Умер он внезапно, скоропостижно, так же как мать Эмиля. С ним это тоже может случиться. С минуты на минуту это может произойти и с Маргаритой. Кто обнаружит ее тело? И через сколько часов?

Буэн сопротивлялся, боролся, не желая уступить. Нелли права. В глубине души он знает, чем все кончится. Так почему не покончить с этим сразу же?

Нелли внизу покатывалась над грубоватой шуточкой кого-то из клиентов, но Эмиль знал: она все время прислушивается к шагам на втором этаже.

Чемодан лежал на платяном шкафу. Чтобы его достать, Эмиль привстал на цыпочки; снял с вешалок одежду, вперемешку покидал белье, обувь. Плевать на то, что она скажет, как глянет. Надоело ему служить мишенью для других. У него есть право жить по собственному разумению, следовать своим порывам.

Он посмотрелся в зеркало и заметил, что постарел. Что толку во всем этом копаться? Он уже столько раз пытался все понять в последние дни, что голова трещит.

Буэн тихо спустился по лестнице с чемоданом в руках. Можно уйти незаметно — выйти прямо на улицу и повернуть налево. Но он ей должен. Не заплачено ни за комнату, ни за спиртное.

Рабочие ушли. Перед стойкой остался один штукатур с лицом Пьеро. Он превратился в завсегдатая. Заходил ли он уже на кухню?

Нелли смотрела на Эмиля, не обнаруживая удивления:

— Хочешь попросить счет, правда? Она не сердилась. Говорила с ним, как обычно. Поискала в блокноте отведенную ему страничку:

— За комнату я с тебя не возьму.

— Нет, я настаиваю.

— Да я не знаю, ни сколько это может стоить, ни сколько ты дней прожил.

— Одиннадцать.

Казалось, она удивилась,

что он сосчитал.

— Как хочешь. Пускай будет три франка в день.

— Слишком дешево. Самое меньшее пять.

— Не будем спорить. Напитков на сорок франков.

— Два обеда.

— Прикажешь еще вычесть завтрак в Сен-Клу? Это ведь я тебя приглашала.

Рыжий штукатур ждал, не очень понимая, что происходит. Буэн достал из бумажника купюру:

— Сдача найдется?

— Не хватает.

В кассе тоже не было таких денег.

— Пойду одолжу.

Она вышла, перебежала через залитый солнцем кусок улицы и распахнула дверь в кондитерскую, отчего сам собой зазвонил колокольчик.

— Вот! По-моему, квиты. Стаканчик санеерского? Отказаться он не мог. Она налила себе тоже.

— Хозяйка угощает! — иронически заметил он. Потом выпил залпом, неуклюже поблагодарил.

Вышел, не обернувшись, спиной чувствуя взгляд Нелли и ее посетителя. Через минуту они займутся любовью — при этой мысли сердце у него сжалось.

Буэн пошел привычной дорогой, какой ходил годами. Во дворе больницы Пеана у дверей диспансера стояли в очереди женщины, старики, дети. Перед тюрьмой торчал полицейский фургон. Эмиль свернул налево, в переулок. Дома с одной стороны стояли пустые, ставни в первых этажах опущены, окна вторых этажей не занавешены. Граница света и тени пролегла точно по середине мостовой.

Буэн не воспользовался ключом, который без всякого умысла оставил у себя. Опустил чемодан на тротуар, позвонил, прислушался, удивляясь, почему так тихо внутри, и вздрогнул, когда дверь приоткрылась и в узкой щелке показался краешек лица.

Он заранее приготовил листок, но не метнул его привычным движением большого пальца и мизинца. Когда дверь открылась до конца, он молча протянул записку. Маргарита приняла ее тоже молча, но кинула на него тревожный взгляд. Вынула из кармана очки. Прочла и, оставив дверь настежь, ушла в гостиную.

Он переступил порог, узнал запах и какой-то плотный, тяжелый воздух. В гостиной увидел клетку с застывшим попугаем. Наклонившись над роялем, Маргарита писала.

Его записка содержала вопрос: “Г-жа Мартен?”

Это было условие его капитуляции. Он вернулся, не поджав хвост. Он не клянчит позволения остаться.

Его подмывало сразу пройти наверх и распаковать чемодан, но он предпочел подождать. Написав записку, Маргарита не отдала ее Эмилю. Она положила листок на рояль. Уселась в кресло и схватилась за свое вязанье, словно хотела дать ему понять, что ничего не изменилось. Он неуверенно подошел, протянул руку.

“Я выставила эту ведьму”.

Маргарита довольно долго выждала, прежде чем поднять на него глаза и убедиться, что он удовлетворен; потом, словно в эти две недели и впрямь ничего не произошло, снова принялась вязать, шевеля губами.