Котел. Книга первая
Шрифт:
«Король, король… На муравья обратил внимание, на татарник. Приехала я или не приехала?»
Зарделись, словно напекло солнцем, щеки. Приложила к ним ладошки, но жара не уняла. Разобиделась на Андрюшу еще сильней, невольно потерла кулаками веки.
Он бросился к ней.
— В глаз попало?
— Да.
— Есть платочек?
— Не сумеешь.
— Сумею, Наточка.
— Пожалуйста, без уменьшительно-ласкательных суффиксов. Тургеневский сахарок. Кажется, соринка. Проморгалась.
— Обманщица.
Она
Он тоже засмеялся и взял корзину.
— Ты-то что смеешься?
— Хитрая ты, — вот что. Хитрая и умная.
— Хитрая? Может быть. Умная? Чего нет, того нет.
— Я же сказал: хитрая. Хитришь: пусть, мол, докажет, что я умная. Между прочим, Тургенева ты зря ущипнула.
— Привычка с детского садика. Мешают драться, поневоле научишься щипаться.
— Зато на гитаре легче научиться.
— Ненавижу гнаться за модой.
— Противно?
— Как бы мне бы не походить бы на самого себя бы.
— А почему-то со штамповкой не борются.
— Удобно, выгодно, надежно. Андрюшечкин, слушай, а ведь тебе в армию скоро.
— Мое спасение.
— И мое горе.
— Из-за того, что девчонок не призывают?
— Бредим казармами круглые сутки подряд.
— Тогда… Не понимаю.
— Не раньше дойдет, чем свет от созвездия Волопаса.
— У меня вязкий русский ум.
— Чей, в таком случае, мой ум?
— Ты любишь звезды, волосы твои пепельные, каких на земле почти нет, — значит, ты из космоса и у тебя ум световой, а то и сверхсветовой.
— В смысле скорости и света одновременно? Все равно, Андрюш.
Дорога обогнула колок, матово светивший из глубины стволами берез, соскользнула в тень вязов, оттуда, перебежав через гремучий брод, вскарабкалась на крутой берег. Дальше она рассекала ржаное поле.
Перед входом в рожь лежала, скрутившись, коричневая, лоснившаяся красным, сиреневым змея.
Натка не испугалась: она не из трусливых. Просто вдруг ее словно прознобило. Так бы и накинула на плечи мамину пуховую шаль. И не от страха — оттого, что не где-нибудь, а перед самым входом в рожь, будто какой-нибудь Кощей Бессмертный, змея сторожила дорогу. Змеиный глаз блестел, как оплавлялся. Смоляной струйкой между челюстями протачивался раздвоенный язычок.
Андрюша еще не заметил змею, и Натка сказала:
— Пойдем по берегу.
Ее голос насторожил Андрюшу. Он зорко оглядел дорогу. Увидел змею.
— Не бойся.
— Никто и не боится. Думаешь, если ты крови боишься…
— Я не скрываю. А ты хочешь казаться смелой.
Андрюша пошел по дороге. Пыль, темно-серая, как толченый древесный уголь, выкидывалась между пальцами тяжелых лап.
Змея выдвинула голову из колец своего тела; покачивая ею, зашипела, точно испустила длинные, шелестящие, металлические
Натка стояла над кручей. Белый гальчатый берег, и она — сизоволосая. Белый гальчатый берег, и ее опечаленные глаза. Белый гальчатый берег, и платье в красных полосах, перехваченное ремешком. Какое счастье: Натка и белый гальчатый берег.
Минутой раньше Натка цепенела от тревоги. Она не помнила о том, что он оскорбил ее: «А ты хочешь казаться смелой». А когда он приблизился, гордо отвернулась и сказала, что травить змею — все равно что травить ребенка.
— Ничего подобного.
— Ты бы еще мышку потравил палкой.
— Ребенок безобидный.
— Человеческий ребенок безобидный? Ваши окна тоже ведь на ясли выходят. Неужели ты не слышишь, как они орут?
— Мы на первом этаже, а забор высокий.
— Как разорется кто, земной шар может лопнуть. И кусаются. Одна девчонка чуть няне палец насквозь не прокусила. Цирк устроил. Укротитель мелких зверюшек.
— Хватит. Ты права. Права. С помощью хворостины я бы мог перебить всех змей на этом поле. Действительно, люди злые, злыдни прямо.
— Ты пойди в рожь. Извинись.
— Лучше отсюда крикну. Прости меня, змея.
— Змеи не слышат. Ты жестами извинись.
— Издеваешься ты, Нат.
— Мне важно, что ты осознал. И все-таки мы-то добрей. Вам бы, мальчишкам, только бы губить все подряд. Вы без жалости и стыда поступаете.
— Ты почти полностью права.
«Попался?! Зачем на базаре кусался?!» — подумала Натка и с веселой подковыркой сказала:
— Впредь не пытайся мериться со мной умом.
— Человек покаялся, так нет же, тебе надо заставить его гору носом пахать.
Раздосадованный Андрюша пошел над кручей, взмахивая корзинкой. Натка догнала Андрюшу, схватилась за ручку корзинки.
Он хотел вывернуть корзинку из ее ладони, но Натка крепко держала.
Оказалось, что нести корзину вдвоем не только легче, но и приятно от смутного волнения и уверенности, что все, о чем грезилось, сбудется.
Андрюша любил этот склон, потому и привел сюда Натку. Вниз тугогребнистыми валами скатывалась рыжая от муравьев дорога. На обочинах громадились ели. Среди старых шишек, темной и коричневой хвои зеленели свежие шишки и хвоя, на стволах ярко выделялись голубые потеки смолы. Среди елей встречались сосны, горело-черные, со щелястой корой у земли, а в вышине — глиняного цвета, покрытые лощеной пленкой.