Котелок дядюшки Ляо
Шрифт:
Ататюрк был очень популярен в народе, об этом говорит его прозвище — Отец турок. Было у него и другое, менее известное в Европе, прозвище: Серый Волк. В устах турок это звучало любовно и почтительно: ведь по легендам Волк был прародителем тюркских племен.
Но для страконицкой «Красной шапочки» прозвище это звучало зловеще. Как в известной сказке.
На складах задержали готовые уже к отправке партии фесок. Над АО «Фезко» нависла угроза краха. Положение спас заведующий отделом сбыта. После срочных консультаций в Этнографическом музее в Праге он предложил дирекции свой план. С тех пор отдел сбыта стал в компании одним из ведущих. Именно он занимается изучением вкусов покупателей на огромном
Считают, что восточная мода консервативна и не меняется веками. При более подробном знакомстве выясняется, что это не так. Действительно, фески носили на Востоке и сто, и двести лет назад. Но была за то время мода на фески высокие и фески низкие, на зеленые и красные, на гладкие и шитые золотом. Фески распространились за пределами мусульманских стран и стали популярны во многих странах Африки. Вкус новых покупателей принес необычайное разнообразие цветов и форм.
…Раньше я не думал, что фабрика, где делают головные уборы, может быть так похожа на фарфоровый завод. Здесь тоже из бесформенного комка после многочисленных, непонятных непосвященному операций появлялось изящное, законченное произведение.
Феска, которая еще не была феской, больше всего напоминала кусок грязного старого свитера или толстый вязаный деревенский носок из неочищенной шерсти, только без пятки. В следующем цехе этот «носок» на специальном станке принимались бить и уминать. Ячеи становились совсем не видны, а потом и вовсе исчезали. Получался очень пушистый колпак. Следующий станок, где колпак вертелся так стремительно, что нельзя было разобрать, какого он цвета, сбривал с него пух, и колпак становился уже почти феской. Из очередного цеха колпаки выходили разноцветными, но цвет этот был неровный и сыроватый. Их натягивали на болванки — в цехе стояло множество болванок разных размеров. Натягивать надлежало так, чтобы не было ни складочки. Занимались этим несколько мускулистых мужчин. Болванки направлялись затем в сушильную печь.
Из печи фески вынимали почти совсем готовыми — красными, вишневыми, зелеными. К одним оставалось пришить длинную шелковую кисть — черную или синюю; других ждала золотошвейная мастерская.
Сразу за цехом, где придают фескам окончательный лоск, узкая дверь вела в обширную комнату — музей предприятия «Фезко». Вдоль стен комнаты тянулись невысокие шкафы, где за стеклами выстроились в строгом порядке высокие красные тарбуши, широкие зеленые шашии и черные, красные, зеленые фески с кисточками и без оных. А со стен над шкафами глядели неотразимые восточные красавцы с подкрученными усиками и в красных фесках, сдвинутых чуть-чуть набекрень. На других плакатах толпились люди в бундусах; они гарцевали на лебедино-изящных жеребцах, восседали на верблюдах и стреляли во львов. На голове у каждого красовалась аккуратная красная фесочка. А на заднем плане виднелись пальмы, минареты, коричневые горы и синее море — словом, не окрестности Стракониц.
Извилист путь к сердцу заказчика. Для стран к югу от экватора нет зверя милее льва. По этой причине страконицкие фески для тех районов так и называют: «симба Истраконис» — «Страконицкий лев». Взор ливанца ничто так не радует, как «Вид Парижа» и «Вид на Босфор», иранцам же, гордым своим прошлым, особое удовольствие доставляет вид грозного Надир-Шаха (голову которого при жизни, впрочем, вряд ли когда украшала феска).
Но ни в одной из стран не возьмет требовательный заказчик феску, если не будет на этикетке четкой надписи: «Изготовлено в г. Страконице. Чешская Республика…»
С доктором Проузой, известным чешским путешественником, мне посчастливилось вести долгие беседы на разные темы, интересовавшие
Иногда же непереведенное название стоило бы и перевести, такое, к примеру, как Градец-Кралове. Что говорит это название русскому уху? Ничего, в лучшем случае ассоциируется с географической справкой: город в Чехии, населения столько-то, промышленность такая-то. Переведите же его, и получится совсем другая картина: «Маленький замок королевы». Сразу ощущаешь ветерок истории: замок, королева, рыцари, пажи… Даже загадка какая-то: почему это понадобился королеве свой особый маленький замок?..
— А возьмите, — говорил доктор Проуза, — Кутну Гору. В этом названии всё: и взлет, и падение, и нынешнее состояние…
Поскольку мне было неясно, почему в этом названии заключено все, доктор объяснил:
— Г о ра б ы ла т а ка к у тна… — Пан Проуза задумался на мгновение и добавил: — Т а ка к у тна — аж з лишкем…
Впоследствии выяснилось, что пан доктор полагал, что говорит по-русски. Я же в простоте душевной думал, что недостаточно понимаю по-чешски. Так или иначе, но смысл, заключенный в имени города, тогда ускользнул от меня.
И, лишь порывшись в словарях, я смог уяснить себе смысл докторских слов. «Кутна» — прилагательное от глагола «кутати» — извлекать из земли руду; «кутна гора» — местность, богатая ископаемыми. В словарь я полез незадолго до того, как попал в Кутну Гору, и, наверное, если бы я не увидел города сверху и снизу — в буквальном смысле, — то вряд ли мне помог бы лексикон.
Места эти богаты серебряной рудой: для добычи и обработки серебра и был основан город. Впрочем, тут надо задержаться. Дело в том, что город Кутна Гора никогда не был основан и долго одновременно существовал и — официально — не существовал. Его могли не признавать, но он не мог не возникнуть: гора, как верно заметил доктор Проуза, и вправду была очень уж «кутна».
В 1132 году был основан монастырь. Заложили его потому, что в самом начале XII века брату Антонию, бродячему монаху, приснился сон…
И увидел брат Антоний во сне: лежит он в лесу, а у головы его вырастают из земли три серебряных прутика.
Мало ли что снится измученному анахоретской жизнью монаху, но, если этот монах — цистерцианец, на его сон стоило обратить внимание. Ибо сам орден занимался прежде всего делами мирскими и реальными. То был, современным языком говоря, своего рода геологический НИИ. С центром во Франции и широко разветвленной сетью филиалов. Бродячие монахи, расходившиеся по всей Европе, несли в своих котомках образцы минералов. Монастыри ордена находились в богатых рудами местах, а разработки, как правило, начинались вскоре после основания монастыря. Изрядная доля дохода шла в орденскую казну.