Котенок. Книга 1
Шрифт:
Михаил Андреевич вернулся к столу — снова прижал кулаки к пояснице.
Наши взгляды встретились.
— Крылов, — произнёс Полковник.
— Я — Крылов, товарищ… директор, — ответил я.
Поёрзал на стуле.
Прикинул, как выберусь из-за стола. С одной стороны мне преграждал путь стеллаж с бюстом Ленина на полке. С другой стороны стола в проходе стоял хозяин кабинета.
— Что будем делать, Крылов? — спросил Михаил Андреевич.
Я посмотрел на циферблат настенных часов.
Напомнил:
— Сейчас прозвенит звонок.
— Ничего, —
Я взглянул на стакан — директор снова наполовину заполнил его водой.
Я поблагодарил его, сделал большой глоток. Потом ещё один — затягивал время: дальше исполнения песни я заранее ничего не запланировал.
— Хорошо поёшь, — сказал Полковник. — Учился?
— С первого по пятый класс занимался в хоре, — ответил я.
— Что за хор? Где такой есть?
Михаил Андреевич сдвинул к переносице брови — будто стимулировал таким образом свою память.
— В Первомайске, — ответил я.
Смотрел директору в глаза.
— Почему бросил занятия? — спросил Михаил Андреевич.
— Мы переехали сюда, — сказал я.
Снежин кивнул, будто в подтверждение моих слов.
— Почему не продолжил петь? — сказал он. — У нас есть хор. При Дворце культуры.
Я усмехнулся.
— Голос ломался. Посоветовали его не напрягать.
— Ясно, — сказал директор.
Он кивнул, взглянул на вновь «наказанную» гитару, пожевал губы.
Я не выпускал из руки стакан, хотя пить уже не хотел — вспомнил вдруг о Барсике, и о тех лужах, что увижу на полу своей комнаты по возвращении домой.
— Концерт, — отчеканил Полковник. — На День учителя. Три песни с тебя, Крылов.
Он показал мне три пальца — на одном блеснуло золотое обручальное кольцо.
— Об учителях, — уточнил Снежин. — Какие подходящие знаешь?
— Песни для концерта? — переспросил я.
Михаил Андреевич нетерпеливо кивнул.
— Месяц остался, — сказал он. — Мало желающих. Опять не получим вымпел. Останется в третьей школе. А это премии.
Полковник указал в потолок пальцем.
— Думай, Крылов. Вспоминай. Что вы там пели? В хоре.
Он ухмыльнулся.
— Я сам уже собирался, — сообщил Снежин. — Хотел выступить на концерте.
Он развёл руками. Плечи его пиджака приподнялись — из-под рукавов выглянули манжеты рубашки и наручные часы. Галстук на груди директора школы собрался складками.
— А что делать? — сказал Полковник. — Надо. Придут из ГОРОНО. Будут смотреть.
Указал на меня рукой.
— Заменишь меня, Крылов. Я побуду на замене. Мало ли что.
Михаил Андреевич повторил:
— Думай, Крылов. Раз уж заварил кашу.
Директор посмотрел на меня исподлобья, постучал пальцем по столешнице.
— Вызываем родителей в школу? — сказал он.
Развёл руками — будто намекал на создавшуюся ситуацию.
Он следил за моей реакцией.
Я сжал челюсти и губы — не улыбнулся.
— Или участвуешь в концерте? — сказал Полковник.
Снежин кивнул в сторону гитары.
Сообщил:
—
Я пригубил стакан — сделал крохотный глоток. Посмотрел на лицо директора. Убедился, что Полковник не пошутил: Снежин глядел на меня строго, серьёзно. Я опустил взгляд, рассматривал полосатый галстук Михаила Андреевича (у папы видел похожий). Оправил мысленный «запрос» в каталог своих воспоминаний — не только в поисках подходящих песен. Узнал, что в этом году День учителя будет в воскресенье четвёртого октября. Концерт состоится в этот же день: в воскресенье. «Тогда» на концерте в честь Дня учителя я не был. Потому не представлял сейчас, кто именно примет в нём участие, и какой будет концертная программа. Не вспомнил и судьбу того вымпела, о котором упомянул директор школы: в десятом классе меня такие вещи не заботили. Я поставил стакан, поправил очки.
— «Ваши глаза» из фильма «Чехарда» могу спеть, — озвучил я.
Полковник приподнял брови.
— Напомни, — скомандовал он.
Махнул рукой.
— Будет покой или гроза — с нами всегда ваши глаза… — напел я начало припева.
— Хватит.
Снежин кивнул.
— Добрые, добрые, добрые… — сказал он слова из песни. — Годится. Что ещё?
Я потёр подбородок.
Продолжил:
— «Прощальный вальс» из фильма «Розыгрыш» знаю.
Снежин сказал:
— Погоди.
Полковник вскинул руку — призвал меня замолчать.
Он выдвинул ящик стола, вынул исписанные «пляшущим» почерком листы бумаги. Разложил их на столешнице, провел пальцем по неровным строкам. Покачал головой.
— «Вальс» не годится, — заявил он. — Ансамбль Рокотова из десятого «Б» его уже репетирует.
Михаил Андреевич указал на список.
— Ещё у них будет «Журавлиная песня» и «Золотая осень». Ребята молодцы. Очень меня выручат. Но весь концерт не потянут. Сами. Вспоминай, Крылов!
Я пожал плечами.
— Ладно.
Поправил очки, спросил:
— А как вам «Некогда стареть учителям» Юрия Чичкова на слова Михаила Пляцковского?
Полковник задумался, будто проигрывал в уме песню, проверял её на соответствие теме концерта.
Я заметил, как вздрагивали его пальцы — словно проигрывали мелодию на гитаре.
Снежин хмыкнул.
— Сойдёт, — сказал он. — Что ещё?
Михаил Андреевич выдвинул предназначенный для посетителей кабинета стул, уселся на него — не согнал меня со своего места. Я поводил взглядом по стене: исследовал на ней трещины, изучил едва заметные пятна на красном знамени. Память буквально засыпала меня «предложениями». Но большинство текстов показались мне скучными и неинтересными. А те композиции, что я хотел бы исполнить, лишь очень отдалённо соответствовали заявленной теме. Я перебирал выданный памятью плейлист. Отметал те позиции, где упоминалась лишь школа — не учителя. Браковал и такие песни, которые в советской школе точно не одобрят. Не обращал внимания на совсем уж скучные вещицы. Увидел, что Снежин вынул из пачки сигарету, вертел её в руке, посыпая столешницу табачной крошкой.