Котов
Шрифт:
— А когда домой-то? — нетерпеливо спросил Котов.
— После обхода я позвоню твоим родственникам, одного тебя, к сожалению, выпустить не могу.
— Почему? Со мной ничего не случится! Что я, дорогу домой не найду, что ли?
— Такие правила, из этой больницы пациентам можно ехать домой только в сопровождении родственников.
— Игорь Николаевич, — в один голос возбужденно стали говорить окружавшие врача другие больные, — а нам когда можно в отпуск?
— Все зависит от состояния здоровья. Я бы рад вас всех выпустить, но надо подождать.
— А вот я совсем здоров, — сказал Карась. — А вы меня
Глаза Ильи от вопиющей, как ему казалось, несправедливости налились кровью. Брызгая слюной, он начал орать:
— Чем я отличаюсь от нормального человека? Других уже по несколько раз выпускали, а я что, хуже? Может, вы смерти моей хотите! Сколько людей откинулось уже в этой больнице! На мою квартиру, наверное, претендуете!
— Успокойтесь, Карасиков. От нормального человека вы отличаетесь только тем, что кричите без повода, — рассердился Игорь Николаевич на нелепое обвинение, но, взяв себя в руки, продолжил: — Вы, Илья, преступили закон, к вам у нас отношение более строгое.
В уме эскулап отметил, что Карасиков расторможен: “Либо таблетки не пьет, либо чифирем или циклодолом накачался, надо добавить ему галоперидол”.
— Где же правда? — продолжал орать Карась. — Вы что, меня до смерти мариновать здесь будете?
— Тише, тише, Карасиков, — зашикала на разошедшегося больного медсестра. — Ты почему орешь на врача? На вязки захотел?
Андрей взял Илью за рукав пижамы и попытался отвести от греха подальше вышедшего из себя приятеля в сторону.
— Ты что, Илья, — зашептал в ухо психовавшему Котов. — Он же тебе, — имея в виду врача, — на самом деле “хорошую” жизнь может устроить!
— Вы все заодно! И ты, Кот, такой же! — с этими словами Карась вытащил откуда-то лезвие бритвы и полоснул себя по предплечью. Побежавшая ручьем кровь залила пол около пожелавшего свести счеты с жизнью пациента. Тут же прибежали санитары, схватили буянившего Илью и связали его. Медсестра, склонившись над бедолагой, делала скандалисту тугую повязку. Игорь Николаевич тем временем по телефону вызванивал “скорую”. Вскоре Карася увезли в хирургическое отделение одной из городских больниц, где без наркоза зашили располосованную руку.
После того как скандалист был привезен обратно, его привязали к кровати и вкатили ударную дозу аминазина. Андрей, который все это видел, сильно переживал, что ничем не может помочь своему другу. “Ничего, Илья, — думал Котов, — потерпи немного, я привезу тебе из дома и хавки, и сигарет, и водки тоже”. Еще Андрей опасался, что над заколотым лекарствами и связанным Ильей будут издеваться изгои наблюдательной палаты. С этой мыслью Котов подошел к Леше Печеню, с которого взял слово, что тот будет поддерживать Карася, пока Андрей будет в городе. А Таньке, Вальке и Фиксе строго указал, что если с Карасем что-нибудь случится, то он, Кот, лично выбьет у каждого из троицы оставшиеся зубы. После этого Котов пробрался к кровати Карася и всыпал ему в карман шоколадные конфеты, подаренные врачом, а также положил почти полную пачку “Кометы”. Отпускник даже попытался поговорить с несчастным приятелем, но заколотый нейролептиками Карась только пускал пузыри и нечленораздельно мычал.
35
Андрей ехал в пригородной электричке, получая большое удовольствие от того, что на нем
За окном мелькали сосны, какие-то Богом забытые полустанки, с каждой минутой поезд приближалась к мегаполису. Сидевшие рядом на деревянных скамейках родители пытались о чем-то поговорить с отпрыском, но Андрей весь ушел в свои мысли. “Скоро, уже через несколько минут, я буду в городе, — думал Котов. — А что, если я вообще не буду возвращаться в больницу? Что мне будет? Если бы по статье откидывался, — уже привыкнув к воровскому жаргону, думал отпускник, — тогда бы понятно, в розыск бы подали, милиция бы стала охотиться. А так что, я просто гражданский больной. Тьфу ты, какой я больной, просто пациент, и все. Предъявить мне нечего. Другое дело, в институте спросят, где я был полтора месяца, а мне и сказать нечего. Документ нужен, больничный. А его мне, если я не вернусь в больницу, никто не даст”.
— Конечная станция. Поезд дальше не идет! Просьба освободить вагоны, — послышалось из динамика.
Андрей вздрогнул. Огромное здание вокзала поразило своей массивностью. “Странно, никогда раньше не думал, что главная станция города имеет такие внушительные размеры, — поразился отпускник, — одни колонны чего стоят!” Уже в подземном переходе, получив несколько толчков в бок, Андрей вспомнил, что такое толчея. На короткий миг его охватило проклятое чувство клаустрофобии. Толпы народа передвигались во всех мыслимых направлениях, волоча с собой сумки, баулы и тележки. После длительного пребывания в одиноко стоявшей посереди леса богадельне городская суета и масштабы давили на психику.
Кроме сумбурности городская жизнь поразила Андрея и присутствием в большом количестве лиц женского пола, о существовании которого пациент успел подзабыть. Молоденькие, одетые не по погоде девушки и обстоятельные дамы в годах привлекали внимание истосковавшегося по женской ласке молодого человека. Котов провожал взглядом каждую более или менее приятную особь женского пола, сокрушаясь, что нельзя прямо сейчас подойти и попытаться познакомиться. “Ничего, какие мои годы, все успею”, — разговаривал сам с собой отпускник.
36
Первым делом, войдя в квартиру, Андрей отправился в ванну. Больничная баня, в которую водили пациентов дурки, представляла из себя маленькое помещение с затхлым запахом внутри. На три или четыре тазика приходилось по двадцать человек. За десять минут, выделяемых на помывку, можно было успеть лишь кое-как сполоснуться, но никак не вымыться. Сейчас, смывая с себя больничную грязь, Котов особо усердствовал, не жалея сил и мыла. После того как тело стало красным от растираний губкой, Котов пустил холодную воду. Ледяной душ освежил тело и голову.