Ковчег Спасения
Шрифт:
Сложности — вот то немногое, что всегда интересовало Фелку. Первым из миров, ради которого они с Клавейном и Галианой покинули Марс на самом первом из своих субсветовиков, была Диадема. Там им довелось исследовать огромные кристаллические организмы, которым требовались целые годы на то, чтобы выразить единственное подобие мысли. Роль нервных импульсов выполняли неразумные черные черви, ползающие по подвижным аксонам [17] сети ледяных нервных каналов, которые пронизывали глетчер, не имеющий возраста.
17
Отросток
Клавейн и Галиана отстранили Фелку от изучения ледника Диадемы, и она никогда до конца не простила им этого. Потом она познакомилась с целым рядом подобных систем, где сложность проявлялась в непредсказуемом сочетании простейших элементов. Она собрала бессчетное количество компьютерных симуляций, но по-прежнему сомневалась, что ухватила суть проблемы. Если ее система внезапно оказывалась слишком сложной — а подобное нередко случалось — Фелка не могла избавиться от ощущения, что непроизвольно заложила это с самого начала. Мыши были достижением другого рода. Она отказалась от цифры и воспользовалась аналогом.
Первая машина, которую она попыталась построить, работала на воде. Ее вдохновили чертежи экспериментального образца, который обнаружился в электронных архивах Материнского Гнезда. Несколько веков назад, задолго до эпохи Транспросвещения, кто-то создал аналоговый компьютер, который должен был моделировать денежные потоки в экономической системе. Машина состояла из стеклянных деталей — изогнутых трубочек, клапанов и тонко уравновешенных маятников. При помощи подкрашенных жидкостей она отражала различные рыночные процессы и финансовые параметры: уровень спроса, инфляцию, торговые дефициты и прочее. Бурля и выплескивая жидкость, машина просчитывая ужасающе сложные интегральные уравнения механической силой жидкости.
Фелка была потрясена. Она создала свою машину по образу и подобию, добавив несколько хитрых приспособлений собственного изобретения. Некоторое время устройство занимало ее, но в его поведении лишь изредка проявлялась непредсказуемость. Машина была безбожно детерминистична, чтобы вызывать подлинное удивление.
Теперь появились мыши. Они были воплощением случайности, носителями хаоса. Благодаря этому работало новое творение Фелки: их беспорядочная беготня заставляла его переходить из одного состояния в другое. Сложная система рычагов, переключателей, переходов и соединений изменяла лабиринт. Он непрерывно мутировал, проходя через фазы — головоломные многомерные математические пространства всех возможных конфигураций. В этом пространстве время от времени возникали точки притяжения, которые, подобно планетом и звездам, создавали «лунки» на гладком листе пространства-времени. Когда лабиринт начинал стягиваться к одной из таких лунок, это напоминало движение по орбите. Параметры системы ритмично изменялись, словно она совершала колебания, пока что-нибудь — встроенная нестабильность или внешний толчок — не выводило ее из этого состояния. Обычно для этого было достаточно поместить в лабиринт еще одну мышь.
Однажды система неожиданно сосредоточилась вокруг одной из точек притяжения, так что мыши стали получать больше корма, чем обычно. Это заинтересовало Фелку. Неужели зверьки, действуя наугад и будучи не в состоянии договориться о сотрудничестве, нашли способ управлять лабиринтом, обнаружив необходимую точку притяжения? Если подобное произойдет еще раз, это можно считать признаком
Это действительно случилось еще раз. Но и только. С тех пор подопытная группа мышей так и не смогла повторить свое достижение. Фелка поместила в лабиринт еще несколько грызунов, но они только все запутали, создавая другие точки притяжения, и в результате ничего интересного не происходило.
Фелка еще не закончила экспериментировать с этой моделью. До сих пор в лабиринте оставалось несколько участков, назначения которых ей не удалось полностью понять. Пока они существовали, система представляла для нее интерес. Но где-то на задворках сознания уже появился страх. Она знала, она почти не сомневалась: лабиринт будет занимать ее не слишком долго.
В лабиринте раздавались пощелкивания и приглушенные удары — точно в напольных прадедушкиных часах, которые вот-вот начнут бить полночь. Фелка слышала, как хлопают крошечные дверцы, закрываясь и открываясь. Детали лабиринта плохо просматривались даже через стекло, но перебежки мышей позволяли увидеть, как меняется его геометрия.
— Фелка?
Из устья лаза в камеру вылез человек. Вплыв в комнату, он заставил себя остановиться, зацепившись кончиками пальцев за полированное дерево. Фелка с трудом могла разглядеть его лицо. В полумраке его лысый череп не совсем правильной формы выглядел еще более странно и напоминал удлиненное серое яйцо. Фелка пристально разглядывала гостя. Справедливости ради, надо было отметить, что он всегда ассоциировался для нее с Ремонтуа. В свое время в камере побывало шесть или семь мужчин примерно такого физиологического возраста. У всех были по-детски искренние лица, и обычно она не могла понять, кто из них Ремонтуа. Просто Ремонтуа недавно сюда приходил — поэтому Фелка была уверена, что это он.
— Привет, Ремонтуа.
— Можно побольше света? Или побеседуем в другом помещении?
— Лучше здесь. У меня средняя стадия эксперимента.
Ремонтуа бросил взгляд на стеклянную стену.
— Свет ему повредит?
— Нет, конечно. Но тогда я не смогу видеть мышей, верно?
— Думаю, что так, — задумчиво произнес Ремонтуа. — Со мной Клавейн, он будет с минуты на минуту.
— О-о…
Она включила один из многочисленных светильников. Бирюзовый свет неожиданно замерцал, а потом стал ровным.
Фелка продолжала разглядывать гостя, на этот раз изо всех сил стараясь понять, что выражает его лицо. Хотя ей уже удалось его идентифицировать, это не означало, что она может читать его лицо, как открытую книгу. Текст оставался туманным, со скрытыми намеками. Даже считывание самых обычных эмоций требовало от нее такого же усилия воли, как поиск созвездий среди россыпи тусклых звезд. Время от времени, надо признать, ее странным нервным механизмам удавалось обнаружить нечто такое, что нормальные люди, как правило, упускали. Но по большей части она не могла доверять собственным суждениям, если дело касалось лиц.
Именно с этим ощущением она изучала лицо Ремонтуа. Он выглядел озабоченным — по крайней мере, это было принято в качестве рабочей гипотезы.
— Почему Клавейна до сих пор нет?
— Хочет, чтобы мы поговорили о делах Закрытого Совета.
— Он знает, что сегодня произошло в палате?
— Ничего.
Фелка подплыла к верхней части лабиринта и поместила туда еще одну мышь, надеясь разблокировать патовую ситуацию в левом нижнем квадрате.
— Так и будет продолжаться, пока Клавейн не согласится вступить в Совет. Но тогда он, скорее всего, будет разочарован: ему все равно не дадут обо всем узнать.