Ковчег Спасения
Шрифт:
Лицо, похожее на маску, скривилось — это должно было означать улыбку… Улыбку привидения, страдающего парезом лицевых мышц.
— Но мы еще согласны решить дело переговорами. Я разрешаю тебе выбрать место, Клавейн. Скажи только слово, и мы встретимся на твоих условиях. Маленькая планета, комета, открытый космос — меня это совершенно не волнует.
Он уничтожил сообщение. Можно не сомневаться: заявление Скейд — блеф чистой воды. Она не могла засечь двигатели. А последняя часть послания, призыв ответить — скорее всего, просто попытка заставить беглеца выйти на связь и выдать свое местоположение.
— Скейд, хитрюга… — сказал Клавейн. —
Однако ситуация настораживала. Преследователь слишком быстро набирал скорость. Похоже, насчет скоростных возможностей «Ночной Тени» Скейд не обманула.
За ним гнался корабль — более мощный, чем все, которыми располагало Материнское Гнездо, и разрыв сокращался с каждой секундой.
Клавейн откусил еще кусочек тоста и прослушал чуть более продолжительный фрагмент Квирренбаха.
— Следующие, — сказал он.
— У вас больше нет сообщений, — ответил корвет.
Клавейн изучал сводку новостей, когда корвет принял новый пакет сообщений. Судя по аннотациям, на сей раз автором посланий была не Скейд.
— Проиграй их, — осторожно сказал Клавейн.
Первое послание пришло от Ремонтуа. Он материализовался в рубке, похожий на лысого херувима. Изображение было гораздо более «живым», чем в посланиях Скейд, а в голосе даже угадывались эмоции. Ремонтуа склонился к объективу, в его глазах была мольба.
— Клавейн, я надеюсь, ты прослушаешь это сообщение. И не просто прослушаешь, но и услышишь то, что я хочу сказать. Если ты получил послания Скейд, то, думаю, уже понял, что тебе ничего не светит. Она тебя не обманывала. Она убьет меня, если узнает, о чем я собираюсь тебе рассказать. Но я помню твою привычку уничтожать записи передач, так что вряд ли что-нибудь выплывет наружу. Так вот, слушай. На «Ночной Тени» находится экспериментальная установка. Помнишь, ты говорил, что во время первых полетов Скейд проводила на корабле какие-то испытания? Но ничего конкретного мы так и не выяснили. Клавейн, это была машина для управления инерцией. Не буду врать, что понимаю принцип ее действия, но само это действие пережил на собственной шкуре. В буквальном смысле слова. Мы разогнались до четырех «g» — ты можешь сам подсчитать. Если я тебя еще не убедил, очень скоро ты получишь подтверждение — может быть, параллактическим сведениям об источнике сигналов ты поверишь. Все, что я говорю — правда. Скейд уверяет, что это не предел, и корабль может в несколько раз уменьшить свою массу.
Ремонтуа посмотрел в упор, словно мог видеть Клавейна в объективе камеры.
— Мы можем считывать излучение твоих двигателей. Мы наводимся на них. Ты не сможешь уйти, Клавейн, так что даже не пытайся. Я прошу тебя, как друга. Я хочу увидеться с тобой снова, поговорить, посмеяться.
— Сбросить, и следующее, — сказал Клавейн.
Корвет подчинился. Вместо Ремонтуа в рубке возникла Фелка.
Клавейн вздрогнул от удивления. До сих пор он не задумывался о том, кто входил в команду преследователей. Он точно знал, что среди них будет Скейд. Клавейн убедился в этом, когда наблюдал пуск ракет, от которых он ушел. Значит, она добилась того, чтобы командовать операцией. Ремонтуа присоединился из чувства долга перед Материнским Гнездом. Возможно, он считает это чем-то вроде священной миссии, так как только ему по силам выследить Клавейна.
Но Фелка? Он ожидал увидеть кого угодно, но только не ее.
— Клавейн, — ей было тяжело говорить при ускорении в четыре «g», и
— Что я сделал? — спросил он, словно забыв, что говорит с голограммой.
— … И если ей это удастся — не думаю, что ты заживешься на свете. Но если ты заглушишь двигатели и сдашься, и расскажешь Материнскому Гнезду, почему сделал то, что сделал, мне кажется, есть надежда. Ты еще слушаешь, Клавейн?
Она приблизилась настолько, что изображение ее лица заполнило весь экран.
— Я хочу, чтобы ты вернулся домой, вот и все. Мне даже не хочется спорить с тобой. Я сама во многом сомневаюсь — я имею в виду то, что тут происходит. Клавейн, и не могу сказать, что…
Фелка потеряла нить рассуждений. Несколько долгих мгновений она смотрела в бесконечность, прежде чем заговорила снова.
— Клавейн… мне надо тебе кое-что сказать… это может оказаться важным. Я никогда не говорила об этом раньше, но сейчас, кажется, подходящий момент. Скажешь, это цинизм? Да, наверное. Но, по-моему, это единственный способ уговорить тебя вернуться. Вряд ли возможно найти другую причину. Надеюсь, ты меня простишь.
Клавейн ткнул пальцем переборку и выключил музыку. На какой-то пронзительный миг в рубке стало очень тихо. Лицо Фелки нависало над ним. Потом она нарушила молчание.
— Это произошло на Марсе, когда ты в первый раз попал в плен к Галиане. Она продержала тебя несколько месяцев, потом освободила. Ты должен помнить о том, каково это — быть в плену.
Клавейн кивнул. Конечно, он помнил. И какая разница, что с тех пор прошло четыреста лет?
— Гнездо Галианы было окружено со всех сторон, но она не собиралась сдаваться. Она строила планы на будущее. У нее были большие планы. В том числе и привлечение значительного числа сторонников. Но Гнезду не хватало генетического разнообразия. Галиана пользовалась любой возможностью завладеть новыми образцами ДНК. Клавейн, ты никогда не занимался с ней любовью на Марсе, однако для нее не составило труда получить генетический материал без твоего ведома.
— И она… — прошептал он.
— После того, как ты вернулся к своим, она совместила твою ДНК со своей, сплела их. Затем из полученной ДНК создала меня. Я родилась в искусственной матке, Клавейн, но все равно я ее дочь. И твоя.
— Следующее сообщение, — сказал он, прежде чем Фелка успела произнести следующее слово. Это было слишком. Слишком сильно. Он не мог переварить информацию за один раз, хотя всего лишь получил подтверждение тому, что всегда подозревал. И о чем молился.
Но сообщений больше не осталось.
Поддавшись минутному порыву, Клавейн приказал корвету развернуться и ответить Фелке. Но предусмотрительность и осторожность старого солдата сделали свое дело: корабль предусмотрительно стер все записи, так что послание осталось только в памяти Невила.
Клавейн сидел в молчании. Он был вдали от дома, вдали от друзей, он затеял то, во что сам до конца не верил. Можно почти не сомневаться: скоро он погибнет, и никто не запомнит его иначе, как предателя. Даже враги. А теперь еще это сообщение, которое прибыло через пространство, чтобы раздирать его болью. Он говорил Фелке «до свидания», обманывая себя, убеждая себя в том, что больше не думает о ней как о дочери. Покидая Материнское Гнездо, Клавейн почти верил в это.