Ковчег. Исчезновения — 1.

Сухачевский Вадим Вольфович

Ну конечно! Вовсе это не детектив, и фамилия у него вовсе не эта нелепая — Небрат! Это же исчезнувший в туалете Сокольнического парка школьный учитель Сидорихин Владимир Ильич, чье лицо промелькнуло тогда, перед самым выстрелом, на сайте "Исчезновения". Только прическа другая и усы сбрил, а в остальном — безусловно, тот самый Сидорихин! И стало быть он, Еремеев, угодил в круговерть каких-то странных донельзя событий, где одни исчезнувшие почему-то охотились на других. Быть может, и это Неваляево, наподобие града Китежа, тоже давно исчезло с лица земли

и лишь на короткое время вынырнуло наружу, чтобы захватить и его, Еремеева, в свое небытие? И тот укол, после которого он провалялся двое с лишним суток, действительно был, не примерещился, и сделал его именно этот субъект, сейчас он в том уже совершенно не сомневался.

Стало жутковато. И все же, приложив к тому немалые усилия, он постарался не подать виду, что вспомнил про укол, а тем более что узнал в Небрате учителя Сидорихина.

— Так что вы там говорили про школу?.. — все еще в растерянности снова спросил тот.

— Нет, я просто… — тусклым голосом произнес Еремеев. — Просто снова неважно что—то вдруг себя почувствовал…

Небрат-Сидорихин, похоже, не уловил никакого подвоха, к нему вернулась прежняя уверенность.

— Ничего, сейчас еще принесу кваску — авось опять полегчает, — сказал он. — Однако, поскольку все же вы явно не желаете сотрудничать, я — поверьте, для вашего же блага! — прежде должен вас, уж не сердитесь, хорошенько обыскать.

— Уму непостижимо, что вы себе позволяете! — все-таки взорвался Еремеев.

— Право, на то есть причины, — невозмутимо отозвался сыщик, или кем он там был в действительности. — Когда вы почивали, я обнаружил в вашем кармане записку девицы Кшистовой. Однако я ограничился тем, что осмотрел лишь боковые карманы ваших брюк, поскольку вы лежали на спине, и мне не хотелось нарушать ваш сон. Но у вас в брюках имеются еще и задние карманы.

— Никогда в них ничего не держу, — проговорил Еремеев. — Да и вообще не кажется ли вам, любезный, что это уж чересчур?

Не обращая внимания на его слова, детектив бесцеремонно полез к нему в задний карман.

— Так будет лучше, — бормотал он, — поверьте, так оно, ей-Богу, будет лучше…

Сопротивления Еремеев оказывать не стал — во-первых, на всякий случай надо было показать, что он вправду совсем плох и тем самым усыпить бдительность этого чертова Небрата, ибо он, Еремеев, уже начинал помышлять о побеге отсюда, а во-вторых, в заднем кармане брюк в самом деле, он не сомневался, ничего не было.

Когда, однако, сыщик извлек руку у него из кармана, в ней что-то явно было зажато.

— Что там? — удивился Еремеев. — Покажите! — Он попытался разжать руку Небрата, отчасти ему это даже удалось, и он смог увидеть край бумажки со строкой, написанной явно все тем же старательным Нининым почерком.

Небрат без особого труда выдернул руку и вновь сжал кулак с запиской.

— Нет-нет, уж позвольте, позвольте, — сказал он. — Боюсь, это вообще адресовано вовсе и не вам… А вы, помнится, только что квасу хотели — так это я сейчас, мигом…

"Шут с ней, с запиской, — подумал

Еремеев. — А вот насчет того, что мигом — это ты ошибаешься, любезнейший. Только сунься в свой погреб!"

Сыщик вышел из комнаты. Делая вид, что слаб в ногах, Еремеев поплелся за ним.

В прихожей он увидел обитую железом крышку люка, ведущего в подпол. На крышке имелись петли для замка. И еще он увидел стоящий в прихожей табурет с тонкими железными ножками. Тут же ему стало ясно, как дальше действовать.

Между тем Небрат откинул крышку и стал по лесенке спускаться в погреб. Еремеев внутренне напрягся, выжидая удобный момент.

Вот он, этот миг! Сыщик исчез в дыре с головой, и только рука его — по счастью, та самая, в которой как раз и была зажата записка — еще оставалась на поверхности.

Еремеев сколь мог быстро подскочил и обрушил крышку всей тяжестью на эту руку.

Небрат вскрикнул, рука разжалась, и скомканная записка выкатилась на пол.

Не дав ему прийти в себя, Еремеев чуть приподнял крышку, ногой спихнул руку сыщика, затем снова захлопнул люк и быстро сунул в замочные петли железную ножку табурета.

Детектив забарабанил по крышке изнутри:

— Что вы делаете?!.. Прекратите эти глупые шутки!.. А ну открывайте немедленно! — Он барабанил с такой силой, что табурет ходил по полу ходуном, но ножка была достаточно крепкая и никакой возможности выбраться у сыщика не было.

— А вот теперь давайте, если угодно, поговорим по душам, господин Небрат, — злорадно сказал Еремеев. — Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы я вас наконец называл вашим подлинным именем, а, многоуважаемый господин Сидорихин Владимир Ильич?

Тот перестал барабанить и произнес:

— Черт, узнал все-таки!.. Ладно, вижу, предстоит серьезно поговорить.

— Что ж, — согласился Еремеев, — я готов. Сами будете говорить или вам удобнее отвечать на вопросы? Для затравки давайте-ка расскажите, как и зачем вы исчезли, а там уж перейдем к вещам, более меня интересующим.

— Поговорим, поговорим, — пробурчал Небрат. — Только, пожалуйста, без этих шуточек. Ну-ка, открывайте немедленно! Тут, между прочим, холодно, а у меня, да будет вам известно, ревматизм.

— Тем больше должно быть ваше желание поведать мне обо всем как можно быстрей, — сказал Еремеев. — А мне вполне удобно слушать вас и отсюда.

— Извольте открыть! — Сыщик снова стал колотить по крышке. — Хватит играться, мы с вами в конце концов не дети! То, что вы делаете, попросту смешно!

Еремеев отозвался спокойно:

— Не бережете вы, я вижу, свой ревматизм, Владимир Ильич — много времени тратите на пустую болтовню. А ведь чем скорее расскажете все, что меня интересует, тем скорее окажетесь в тепле… Однако вам, очевидно, надо собраться с мыслями. Что ж, я человек терпеливый, могу и подождать. Вы только скажите, сколько ждать-то. Если долго, то я, пожалуй, домой съезжу, побреюсь, ванну приму, а к завтрашнему дню подъеду — при вашем ревматизме, устраивает вас такая перспектива?