Ковчег
Шрифт:
— Э-эй, — протяжно позвал Занудина Сад Вашас.
Занудин вновь «вернулся» в комнату, из которой его будто унесло вихрем абсолютно несвоевременных раздумий. Отсутствующим взглядом вперившись в Вашаса, Занудин закурил.
— Угостил бы тоже. А?
Занудин протянул пачку, обратив при этом внимание на свои дрожащие руки.
— Чего это с тобой творилось? Как улетел…
— Прости, задумался. Со мной бывает.
— Много думать — это дристня. Это ничего, знаешь, хорошего.
— Так ведь и я думаю о всякой дристне, — невольно перешел на язык Вашаса Занудин. — О том как раз таки, что маловато
— Понимаю, о чем ты, — дружески пробурчал панк-рокер со свастикой на груди, пожевывая губами сигарету. — Вот и эти твои все мечтают из дерьма конфетку вылепить… а ничего у них не получится, у придурков… не понимают они ничего…
Занудин опустил взгляд на пропитанные кровью простыню и одеяло, но прежнего отвращения уже не испытал. Какое-то неясное чувство подсказывало взглянуть на все сквозь пальцы, повести себя человечнее, что ли. Может, под впечатлением своих нежданно нахлынувших воспоминаний Занудин возвращал какой-то долг прошлого? Какой и за что — сам не понимал.
— Слушай, а у тебя случайно по вене вмазаться нечем? — с тоской в голосе спросил Вашас.
Занудин вздрогнул. Ему потребовалась минута или две, прежде чем до него дошло, что Вашас спрашивает о наркотиках.
— Нечем. Сам удивляюсь — нечем вмазаться… — замотал головой Занудин, вымученно улыбнувшись.
— А чего у тебя… есть?
— Ни-че-го.
— Совсем?
— Совсем.
Разочарованно прищелкнув языком, Сад Вашас поднялся с кровати и, задумчиво поглаживая искалеченную руку, поплелся к выходу.
— Завтра в полночь Панки зайдут за тобой. Ты ведь приглашен? — оглянулся он на пороге.
Занудин промолчал. Он смотрел в пол и словно стеснялся поднять лица.
— Ну ладно, ухожу я. Погано мне. Понимаешь, о чем я? Понимаешь?..
Не дожидаясь ответа на свой извечный условный вопрос, Сад Вашас, точно тень, выскользнул из комнаты.
Скинув с себя халат и уперевшись подбородком в кулаки, Занудин тихо-тихо что-то напевал. В эту ночь он так и заснул на пропитанном кровью Вашаса белье…
— 17 —
СОН ЗАНУДИНА
о поездке в город и посещении странного собора
Занудин не узнавал комнаты, в которой находился. Но то, что он по-прежнему в «Ковчеге» — знал наверняка.
Занудин стоял у окна и прислушивался к тишине. Был как раз тот час дня, когда на улице янтарем разливается солнце, а в доме уже темно. В мыслях витали туманные и щемящие душу образы: детство, юность, несбывшиеся надежды, Эльвира, паломничество в неизвестность… Ничего не выражающим взглядом уперся он в макушку хилого дерева, похожего на умирающее рукастое чудище, склонившееся к окну как к корыту с едой.
Небо… — (Занудин медленно поднял взгляд выше) — Все такое же… Безжизненное… Кусок измятого картона, выкрашенный в грязно-желто-голубое…
Занудин шумно проглотил подкативший к горлу зевок и растянул рот в кривой ухмылке. Резонно ли взрослому вменяемому человеку липнуть к окну с целым ворохом сентиментальных
Занудин снова приготовился в пух и прах разделаться с накатившим зевком — но в комнату вошел Поэт, и от неожиданности Занудин даже забыл, о чем только что думал. Шаркая ногами, Поэт приблизился к Занудину. Оба приветствовали друг друга небрежным кивком (причем у Поэта кивок вышел небрежным в значительно большей степени).
— Вы мне денег должны, батенька. Не станете отрицать? — прозвучал чванный Поэтовский баритон.
— Каких денег? — последовала удивленная реакция со стороны Занудина.
— Таких…
— За что?
— Что значит «за что»?! — взвился Поэт. — Подобным вопросом вы ставите меня в крайне обидное и неинтересное положение. Почему я за вас должен помнить?!
Занудин мученически почесал лицо. Деньгами в «Ковчеге» вообще никто не пользовался — ерунда какая-то… Однако подбрасывать щепок в костерок этого явно провокационного спора желания не возникало. Занудин заставил себя смягчиться.
— Я и вправду не помню. Извините ради бога. Сколько, по-вашему, я вам должен?
— Сто.
— «Сто» чего?
— Ну не тугриков же! — снова вспылил Поэт и обиженно надул щеки.
И вдруг Занудин обратил внимание на следующее обстоятельство (которого до этой минуты не замечал): карманы его брюк до отказа были набиты чем-то тяжелым, зыбучим и при тряске — звонким. Штаны под грузом неизвестного содержимого так и норовили сползти.
— Как странно, — пробормотал Занудин и осторожно запустил руку в один из карманов.
Ах! — хотел он тут же воскликнуть, но промолчал, с удивлением разглядывая приближенную к самому носу пригоршню старинных золотых монет. Охваченный волнением, Занудин выгреб из карманов все монеты до последней и столбиками по пять штук построил сокровище на подоконнике. Столбиков набралось ровно двадцать — то есть полная, требуемая Поэтом сумма. Вот ведь…
День за окном медленно оборачивался вечером. Последние солнечные кляксы стекали по стеклу и, воровато подползая к ровным рядкам выставленных монет, играли на них ярко-оранжевыми бликами. Занудин присел на корточки и, уткнувшись подбородком в подоконник, странным образом забылся на какое-то время, то вскидывая рассеянный взгляд на расплывающийся вид за окном, то опуская его на мерцающие золотом диковинные столбики. Поэт терпеливо нависал над Занудиным со спины, уныло щурясь, — чем-то в эти минуты он напоминал потрепанного невзгодами подслеповато-болезненного коршуна.
— Забирайте, — опомнившись, сухо проговорил Занудин, кивая на деньги. Сам же поднялся и отошел в затемненную часть комнаты.
— А знаете что, — оживился вдруг Поэт, и лицо его сделалось малиновым, — поедемте-ка лучше на эти деньги развлекаться, а?
— В смысле? Уедем куда-то из «Ковчега»? — с подозрением в голосе, но и со схожим оживлением уточнил Занудин, возвращаясь к окну.
— Ну да. Черт возьми! Почему бы и нет?! По-моему, славная идея!
— И куда же мы поедем?
— Это уж доверьте позаботиться мне. Ой, какой подъем я сейчас ощущаю, удивительно! Оставьте деньги пока при себе. К сожалению, не обладаю такими вместительными карманами, как у вас!