Ковен Полуночи
Шрифт:
Конечно, этот процесс сделает его более голодным, бл*дь.
Сейчас Ник был настолько голоден, что это наверняка похерило психологические данные.
Психологический дискомфорт никуда не девался.
Ему не бывало холодно, но по нему вспышками прокатывалась боль, вызванная металлом и коктейлем из органики, который они вводили в его вампирские вены.
Это ощущалось как осушение.
Такое чувство, будто они осушали его кровь.
И да, в каком-то смысле это похоже на карму, но это заставляло более
Он чувствовал смягчающие препараты, которые ввели ему для успокоения, но это лекарство не успокаивало. От него становилось сложно двигаться. Сложно думать.
Ни то, ни другое не дарило спокойствия.
Он не мог заснуть.
Это не как анестезия для людей во время операции.
Люди притворялись, будто это работало так, но они должны были знать, что это ложь. То, что они называли «сном», ощущалось скорее как паралич с пребыванием в полном сознании.
Почему они говорили им такое дерьмо? Они думали, что все вампиры тупые?
Или это какая-то дразнящая насмешка?
Ник закрыл глаза, подавляя очередную волну тошноты.
Он уже был под наркотиками. Та металлическая нанотехнологичная кровь (или что там они влили в эту бл*дскую капельницу), вызывала такие ощущения, будто его тело медленно превращалось в камень. Он не понимал, какой в этом смысл. Если они хотели разговорить его, то могли бы просто спросить, но они не задавали вопросов. Он подозревал, что они смотрели на волны его мозговой активности. Но что это им давало?
Надо спросить у Сен-Мартен.
Надо спросить у неё, что это такое, и что надо при этом делать.
Он не осмеливался думать об Уинтер.
Он не мог думать об Уинтер… или Тай… или Мэле.
Он даже не знал, поможет ли это.
Они никогда не объясняли это как следует — ему или какому-либо другому вампиру. Ему говорили, что это мера подготовки, успокоения…
…Ник открыл глаза.
Он слышал тяжёлое дыхание, резкие, надрывные вдохи и выдохи.
Над головой простирался высокий потолок.
Белый как кость гипс. Деревянные балки.
Прекрасная работа мастера.
Перед ним тянулась одна стена, покрытая ножами. Покрытая сверкающими, острыми мечами, копьями, кинжалами, ножами в идеальном состоянии.
Они блестели в потолочном освещении.
Они были идеальными, нетронутыми.
Тяжёлое дыхание сделалось громче, перемежалось тихими всхлипами.
Ник слышал в этих звуках боль, отчаяние.
Он чуял кровь. Часть этой крови уже умирала.
Но не её. Не женщины, которая полуголой лежала у его ног в шёлковом халате. Её волосы были убраны шпильками и резинками. Похоже, она приняла душ после сделанной укладки и заколола волосы, чтобы они не потеряли форму.
Теперь отдельные пряди рассыпались и обрамляли её лицо мягкими, но асимметричными локонами.
Её помада смазалась.
Подтёк
Чужестранец, мужчина в шляпе и чёрном плаще, поднёс палец к своим губам.
— Шшшш, — мягко произнёс он. — Шшшш, мама.
Он прижимал к груди ребёнка.
Человеческого ребёнка.
Пухлый кулачок и ручка высунулись из-под складок ткани возле его груди.
Ребёнок не плакал. Он уютно устроился там, казалось, довольный своим положением.
— Я всегда нравился детям, — сказал ей Чужестранец.
Ника охватило отвращение, лихорадочное желание что-то предпринять.
Он должен его остановить. Он уже чувствовал, что тот сделает, и насколько плохо всё будет. Но Чужестранец лишь улыбнулся. Он ещё не начал. Он не спешил. Он лишь мягко прижимал ребёнка к груди, легонько покачивая, чтобы успокоить.
Отведя взгляд от женщины на полу, он посмотрел сквозь щель между шторами, наблюдая за людьми снаружи.
Эти люди его не видели.
Они были заняты своей работой.
Они подстригали живые изгороди ножницами.
Стригли просторный газон газонокосилкой.
Придавали кустам идеальную форму с помощью электрических ножей.
Ник наблюдал, как самый младший — может, сын или чей-то брат — использует бесшумный воздуходувный аппарат, чтобы сдуть листья с тротуара. Он сгонял их в кучки на подъездной дорожке, затем граблями собирал в тканые и холщовые мешки.
Ник наблюдал за пожилым азиатом, который стоял на коленях и сажал какое-то растение в клумбу из почти чёрной коры.
Часть сада состояла из разровненного белого песка. То тут, то там виднелись каменные фигуры, маленькие статуи, красные мостики.
Ребёнок гулил, пока Чужестранец держал его у груди.
Женщина на полу тихо рыдала.
Она не поднимала шума.
Она не поднимала шума ради него.
Ник знал, что от этого не будет толка.
Он слышал, как Чужестранец заговорил почти шёпотом. На сей раз он обращался почти к Нику.
— Это скоро закончится, — тихо сказал он. — Родословная крови закончится здесь. Потом мы сможем двинуться дальше. Мы сможем делать остальное без волнений.
Женщина перестала плакать. Прислушалась.
Она уставилась на него широко раскрытыми глазами.
Она была красивой. Выглядела богатой.
Но уставилась в лицо незнакомца так, будто узнавала его.
— Кто ты? — прошептала женщина. — Кто ты?
Он повернулся, улыбнувшись ей и всё ещё укачивая довольного младенца.
— Я ваш спаситель, — просто сказал он.
Глава 9. Друзья
Морли протянул ему кофе.
Ник взял его без единого слова.