Койка № 29
Шрифт:
Она ответила, плача:
— Ты ведь видел; на двери написано.
И закрыла глаза краем простыни.
Он растерялся и смущенно спросил:
— Как же ты это подцепила, бедняжка?
Она прошептала:
— Это всё пакостники-пруссаки. Они взяли меня почти силой и заразили.
Он не находил больше, что сказать. Смотрел на нее и вертел на коленях кепи.
Другие больные разглядывали его, а он, казалось, слышал запах гниения, запах разлагающихся тел и позора, витавший в этой
Она прошептала:
— Я уж, наверно, не выкарабкаюсь. Доктор говорит, что мое положение очень серьезно.
Потом, увидев на груди офицера крест, она воскликнула:
— Ах, ты получил орден, как я рада! Как я рада! Ах, если бы можно было тебя поцеловать!
При мысли об этом поцелуе по телу капитана пробежала дрожь отвращения и ужаса.
Ему захотелось уйти, быть на воздухе, не видеть больше этой женщины. Но он сидел, не решаясь встать и проститься. Он пробормотал:
— Ты, должно быть, не лечилась?
В глазах Ирмы блеснуло пламя:
— Нет, я хотела отомстить за себя, хоть бы мне пришлось и сдохнуть от этого! И я тоже заражала их, всех, всех, сколько было в моих силах. Пока они были в Руане, я не лечилась.
Он сказал смущенным тоном, в котором, однако, проскальзывала шутливая нотка:
— Вот это ты делала правильно.
Она оживилась, раскраснелась:
— О да, несомненно, не один умрет благодаря мне! Уверяю тебя, я им отомстила!
Он еще раз подтвердил:
— Очень хорошо!
Потом, вставая, сказал:
— Ну, мне пора; к четырем я должен быть у командира полка.
Она заволновалась:
— Уже? Ты уже уходишь? Ведь ты только вошел!..
Но он во что бы то ни стало хотел уйти.
Он произнес:
— Ты видишь: я пришел сейчас же, но в четыре мне непременно надо быть у командира.
Она спросила:
— У вас все тот же полковник Прюн?
— Да, все он же. Он был дважды ранен.
Она спросила еще:
— Из товарищей твоих кто-нибудь убит?
— Да. Погибли Сен-Тимон, Саванья, Поли, Сапреваль, Робер, де Курсон, Пазафиль, Санталь, Караван и Пуаврен. У Саэля оторвало руку, а Курвуазену раздробило ногу; Паке потерял правый глаз.
Она слушала с глубоким вниманием. Потом вдруг прошептала:
— Слушай, поцелуй меня на прощанье. Госпожи Ланглуа ведь нет.
И, несмотря на поднявшееся в нем отвращение, он приложился губами к ее бледному лбу, в то время как она, обняв его, покрывала безумными поцелуями синее сукно доломана.
Потом она промолвила:
— Ты придешь еще? Скажи, придешь? Обещай прийти!
— Хорошо, обещаю.
— Когда? В четверг можешь?
— Хорошо, в четверг.
— В четверг, в два часа.
—
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Прощай, дорогой мой!
— Прощай.
И он ушел, сконфуженный обращенными на него взглядами всей палаты, сгорбив свой высокий стан, чтобы казаться поменьше. Выйдя на улицу, он вздохнул с облегчением.
Вечером товарищи спросили:
— Ну что? Как Ирма?
Он смущенно ответил:
— У нее воспаление легких, она очень плоха.
Но один молокосос-лейтенант, почуяв что-то неладное, отправился на разведку, и на другой день, когда капитан вошел в собрание, его встретили взрывом смеха и шуток. Наконец-то можно ему отомстить!
Помимо того, стало известно, что Ирма напропалую кутила с прусскими штабными офицерами, что она разъезжала верхом по всей округе с полковником голубых гусаров, да и со многими другими, и что в Руане ее теперь зовут не иначе, как «пруссачкой».
Целую неделю капитан был посмешищем полка. Он получал по почте красноречивые рецепты, указания, к каким обратиться докторам, даже лекарства, особое назначение которых было указано на обертке.
А полковник, которого обо всем осведомили, строго заявил:
— Милое, значит, знакомство было у капитана! Поздравляю его!
Недели полторы спустя Ирма опять вызвала его письмом. Он в бешенстве разорвал письмо и ничего не ответил.
Через неделю она написала ему, что совсем плоха и хотела бы проститься с ним.
Он не ответил.
Еще через несколько дней к нему явился больничный священник.
Девица Ирма Паволен при смерти и умоляет его прийти.
Он не посмел отказаться и последовал за священником, но вошел в больницу с чувством ожесточенной злобы, оскорбленного тщеславия, униженной гордости.
Он не нашел в ней никакой перемены и подумал, что она обманула его.
— Что тебе от меня надо? — спросил он.
— Хотела проститься с тобой. Говорят, я долго не протяну.
Он не поверил.
— Послушай, из-за тебя я стал посмешищем всего полка; надо этому положить конец!
Она спросила:
— Что ж я тебе сделала?
Он рассердился, не зная, что возразить.
— Не рассчитывай, что я опять приду сюда: я не желаю, чтобы надо мной потешались!
Она посмотрела на него потухшими глазами, но в них вдруг вспыхнула злоба, и она повторила:
— Что я тебе сделала? Может быть, я была с тобою недостаточно ласкова? Разве я у тебя когда-нибудь чего-нибудь просила? Если бы не ты, я жила бы с господином Тамплие-Папоном и не валялась бы теперь здесь. Знаешь, уж кому-кому упрекать меня в чем, только не тебе.