Койн
Шрифт:
— Ей нужна охрана. Круглосуточная, — предупредил я его. — Потому что когда вы отвернетесь, он придет за ней.
— Чего вы хотите? — спросил он, принявшись разглядывать дочь. Дженворт окинул ее пристальным взглядом, словно оценивая на предмет ущерба.
— Ее безопасности.
— И все? А моих денег?
«Высокомерный ублюдок».
— У меня есть свои.
Несмотря на мой байкерский наряд, он кивнул, словно поверив мне.
— Ну, значит, все? — спросил Дженворт с нетерпением в голосе.
— Нет, не все.
— Я смогу и сам отнести ее дальше.
Я покачал головой.
— Покажите
Мужчина стиснул зубы, чуть покраснев, но спустя несколько мгновений коротко кивнул мне, указав на лестницу. Я последовал за Дженвортом, по пути разглядывая фотографии Хэдли с ее матерью и отцом, висевшие на стенах. На них ей было от года и до шестнадцати или семнадцати лет. Хэдли везде сверкала своей великолепной улыбкой. Когда мы поднялись на этаж, Дженворт повел нас по длинному коридору. Достав связку ключей, он, наконец, отпер одну из дверей.
— Мне было тяжело смотреть на эту комнату после побега Хэдли, — объяснил он сдавленным голосом. — Я не пускал сюда уборщиков, хотел сохранить все вокруг… сохранить ее присутствие.
Боль в его голосе задела струны моей души.
Это показалось таким знакомым.
— Понимаю, — выдавил я.
Мэррон прищурился, но потом кивнул. Когда мы вошли в комнату Хэдли, я потерял дар речи, по-настоящему осознав, насколько она была молода. Стены оказались увешаны плакатами разных групп. Множество полок, уставленных сверкавшими коронами и трофеями. Повсюду валялась одежда. Ящики открыты, словно Хэдли торопилась, когда собирала сумку и убегала отсюда. Кровать пребывала в беспорядке, а на тумбочке стояли банки с содовой.
Эта девочка не любила порядок.
Дженворт расправил одеяло, а потом откинул край, чтобы я уложил ее в постель. Я так и сделал, напоследок вдохнув аромат ее волос. Отстранившись, я с горечью смотрел, как Мэррон укрывал свою малышку.
Не мою.
Его.
Было тяжело проглотить эту пилюлю, но все к лучшему.
Здесь Патнэм до Хэдли не доберется.
В моем комплексе ей будет угрожать опасность.
Я уже отходил, когда Хэдли вдруг распахнула глаза. Она медленно осмотрелась и приоткрыла рот. Карие глаза наполнились слезами, когда Хэдли поняла, что я ее предал.
Ладно, я увидел достаточно.
— Прощай, ДиКей.
Глава 18
Хэдли
Я не могла притворяться спящей вечно.
Прошло уже много часов с тех пор, как Койн и Страж оставили меня в спальне. Я была так опустошена, что смогла лишь прикрыть глаза и притвориться, что все было сном.
«Меня здесь нет».
«Меня здесь нет».
«Меня здесь не…»
— Мистер Дженворт хочет видеть тебя к ужину, — в дверях раздался голос Риналдо, его правой руки. — Нужно одеться официально.
Я села и потерла глаза руками.
— Что? Зачем?
— Состоится празднование.
Живот скрутило.
— Я не хочу праздновать со всеми теми людьми.
Риналдо рассмеялся.
— Никаких гостей. Только ты и мистер Дженворт.
Меня пробрала дрожь, но я тут же замаскировала страх, принявшись шипеть на него.
— Ну, тогда убирайся отсюда, неудачник. Я не собираюсь перед тобой раздеваться.
Его улыбка стала
— Ты же знаешь, что я все уже видел.
Схватив со стола один из пультов дистанционного управления, я швырнула его в Риналдо. Он мгновенно захлопнул дверь, и пульт отскочил от дерева. Я принялась ждать знакомого напоминания, что жила в тюрьме.
Щелчок.
Заперто.
«Ублюдки».
Игнорируя стук в голове от таблеток, которые пихнул мне в горло Койн, я пошла в ванную на дрожащих ногах, сняла удобную одежду и хмуро посмотрела на свое отражение. Я вся была в синяках и следах от зубов, а на бедрах осталась засохшая сперма. Глаза наполнились слезами.
«Как он мог так со мной поступить?»
Включив душ, я обхватила себя руками. Мне нужно было придумать новый план. В прошлый раз мне просто чудом удалось вырваться из жадных лап отца. Теперь он наверняка удвоит усилия, чтобы держать меня тут под стражей. Войдя под горячие струи, я позволила воде смыть всю боль. Так много боли. Будто все ужасные мужчины мира безошибочно летели ко мне, желая полакомиться. Мечтая использовать и оскорбить.
Я быстро помыла волосы, а потом и тело. Между ног все ныло после того, как Койн в меня вбивался, а задницу пощипывало. Интересно, как долго мое тело будет его помнить? После душа я перешла в режим дочери-светской львицы. Волосы. Лицо. Ногти. Кожа. Я потратила безбожно огромное количество времени, чтобы привести себя в соответствие с папиными требованиями. Он принимал только совершенно, никак не меньше. Достаточно было спросить мою мать. Она никак не могла достичь того уровня, который ему требовался, отчего в итоге и покончила с собой. А потом его одержимость сфокусировалась на мне.
Синяки на шее и груди были слишком темными, чтобы их удалось замазать. Впрочем, мне и не хотелось. Часть меня мечтала восстать против отца. Сообщить ему, что я выходила за пределы его мира, и меня пользовали мужчины. Это будет самый лучший протест. Ухмыльнувшись, я стала искать в шкафу самое откровенное платье, чтобы оно ни в коем случае не скрыло синяки. Взгляд остановился на облегающем красном шелковом платье. Оно обнажало плечи и низко сидело на груди. По обе стороны длинной юбки шли высокие разрезы, потому при ходьбе становились заметны синяки от пальцев Койна. Надев свои туфли-лодочки от Джимми Чу, я украсила уши и запястья сверкавшими драгоценностями. Вспомнив, что моя диадема, подаренная Койном, осталась у него, я испытала боль утраты.
Однако я сморгнула слезы и выпрямилась. Мне нельзя показывать слабость. Только не здесь. Подойдя к своей двери, я постучала, прекрасно зная, что Риналдо стоял по другую сторону. С тихим щелчком он отпер дверь и уставился на меня жадным взглядом.
— Замаскируй все это, — вдруг рыкнул Риналдо.
— Я уже пыталась, — соврала я. — А теперь вперед, придурок.
Он позволил мне протиснуться мимо него, и я понеслась по коридору с напускной уверенностью. Только вот внутри все дрожало. Я не хотела видеть своего отца. Не желала быть здесь. Но все же осторожно спустилась вниз по лестнице и направилась к столовой. Отец сидел в самом конце стола, рядом с ним стоял пустой стул. Остальные были убраны. На столе стояла полупустая бутылка коньяка. Лицо папы покраснело, а значит, он был на полпути к срыву.