Козара
Шрифт:
С первых дней существования НДХ усташи начали бесчеловечное истребление сербов и евреев, преследование всех антифашистов и в первую очередь коммунистов. Сотни тысяч людей без различия возраста и пола были отправлены в многочисленные лагеря смерти, сотни тысяч зверски убиты. Усташи, предпочитая действовать кинжалом, перерезали своим жертвам горло или вырезали ножом сердце. Тысячи сербских трупов были брошены в Саву с табличками на груди: «Плывите
45
Осенью 1944 года я лично видел эти страшные доказательства усташских зверств: по реке Саве плыли человеческие трупы, поднявшиеся со дна, где они пролежали четыре года.
Хорватское католическое духовенство почти поголовно стало на сторону усташей. И фра-Августин — типичная фигура католического монаха, усташского кровопийцы.
Немногочисленная хорватская интеллигенция, примкнувшая к Павеличу, стремилась идеологически «обосновать» исторические «права» Хорватии на захваченные земли, и в первую очередь на Боснию и Герцеговину. В своем бешеном национализме и антисербском шовинизме усташские идеологи «доказывали» отсутствие общности происхождения хорватов и сербов, нагло фальсифицируя историю. Исторические экскурсы фра-Августина — примеры такой фальсификации.
Сербы и хорваты имеют общий (сербскохорватский или хорватско-сербский) язык. В связи с этим в НДХ началась поспешная работа по «разделению» языков. Возрождались архаические, вышедшие из употребления старохорватские слова и выражения, сочинялись новые, по образцу гитлеровских упражнений в «филологии» изгонялись все иностранные слова, хотя они давно уже вошли не только в литературный, но и в разговорный язык. Так, вместо «автомобиля» появился «самовоз», вместо «пистолета» — «самокрес», а «радиостанция» стала называться «круговальной постаей» (малопонятное словообразование, нечто вроде «установки для концентрического распространения волн») и т. д. и т. п. [46] .
46
Во время войны в Югославии ходила масса анекдотов об усташском «словотворчестве». «Подтяжки» были переделаны
Усташам удалось привлечь на свою сторону некоторую часть мусульманского населения Боснии и Герцеговины. Таков в романе кровожадный палач Муяга, потомок богатого землевладельца-бега, «раскулаченного», видимо, в ходе проведенной в Югославии после первой мировой войны аграрной реформы, осуществлявшейся преимущественно в интересах сербского населения. Муяга со звериной жестокостью вымещает свою злобу на невинных жертвах. Ему, как и его хозяевам, ненавистно все сербское.
Трагедия Козары заключалась в том, что партизаны были вынуждены принять навязанные врагом фронтальные бои, а это в корне противоречило их испытанной тактике — отступать там, где враг сильнее, и наступать там, где он слабее или где не ожидает нападения. Слишком уж велико было неравенство в силах, вооружении и т. д. Отступить от этого правила партизан заставило присутствие десятков тысяч беженцев — их родных и близких, которым в случае ухода партизан грозила верная гибель. А так все-таки сохранялась надежда, что враг, может быть, выдохнется, отступит или где-нибудь удастся пробить кольцо окружения и вместе со всеми беженцами уйти в другой район. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Когда гитлеровцам стало ясно, что усташам одним не справиться с Козарой, в действие вступили немецкие войска.
Роман Олячи «Козара» напоминает поколению, пережившему войну, и рассказывает молодежи, для которой первая половина 40-х годов — история, о том героическом времени, когда все свободолюбивые народы мира поднялись против нависшей над ними угрозы превращения в бесправных рабов, угрозы физического истребления миллионов людей, которую нес человечеству фашизм.
«Козара» — лишь один из эпизодов этой титанической борьбы. Но в этом эпизоде правдиво отразилась героика минувшей эпохи.
Перевернув последнюю страницу книги Младена Олячи, советский читатель невольно вспомнит и стойкость ленинградцев, и безграничную отвагу защитников твердыни на Волге, и бесстрашие советских партизан. Героическая и трагическая судьба защитников Козары обязывает сегодняшние поколения сделать все, чтобы никогда не смогли повториться события, пережитые человечеством четверть века назад.
В. Зеленин