Козельск - Могу-болгусун

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

коней, они далеко не ушли, – распорядился Вятка. – Остальные ратники

сбирайте мунгальское оружие и складывайте в кучу, нам теперь каждая стрела

подмога.

Звяга крутнулся на месте и громко оповестил дружинников, сгрудившихся

вокруг догорающего костра:

– А то не они показались? – он махнул рукой по направлению к краю

поляны, на который вышли первые лошади. – Вишь ты, сами на свет потянулись.

– А ни то, гли-ко, какие у них зубы, ажник наперед выперлись, –

подхватил

шутку Охрим. – Враз откусят что надо по самую хряпку.

Вятка ухмыльнулся и прояснил картину: – Обратно коней пригнали рыси, волки и медведи, если бы они не

вернулись, те их давно бы обглодали. У зверья по весне тоже имеется свой

голодный промежуток.

Ратники побросали трупы кипчаков в овраг за поляной, прикрыли

сухостоем, чтобы звери не сразу смогли добраться, и двинулись по тропе, укрытой снегом вперемешку с прошлогодней листвой. Впереди вышагивал Темрюк, за ним шел, как вначале пути, Вятка, ведя на поводу двух ордынских скакунов, за воеводой спешили неразлучные его друзья с остальными ратниками, одарившими себя лошадьми. Замыкал поезд не слишком разговорчивый Прокуда.

Ехать верхом было почти невозможно, потому что тропа была узкая, а ветви

деревьев свисали низко, по такому пути могли продвигаться только невысокие

ордынцы, пригинавшиеся к самым гривам низкорослых коней. Но когда воины

зажгли факелы, то никаких следов от копыт не обнаружили, это означало, что

нехристи пришли на поляну, где отыскали свою смерть, с другой стороны.

Надежды на то, что Серёнск еще не найден врагами и что припасы остались

нетронутыми, значительно прибавилось. Скоро небо, загороженное ветвями, начало сереть, в предутренних сумерках тропу все чаще стали перебегать

олени, косули, зайцы и целые кабаньи выводки, спешащие заполнить опустевшие

за ночь желудки молодой травой, желудями и кореньями. Наконец она взбежала

на вершину пологого бугра, впереди показался просвет, за которым открылось

внизу небольшое поле с несколькими истобами, клетями, порубами и стожками

сена между ними, истаявшими за зиму, укрытое синеватой утренней дымкой, подсвеченной розовыми лучами солнца. Даже с бугра было видно, что мощные

заворины на дверях клетей остались нетронутыми. Вокруг лесного погоста был

вырыт, как вокруг крепости, ров с валом по его краю, за ним высились стены

сажени в четыре с несколькими вежами по углам и с проездной башней

посередине с крепкими воротами. В центре городка был выстроен невысокий

терем с резным крыльцом, огороженный заостренными столбами, это был детинец, в котором жила семья серёнского старшины. Темрюк тряхнул плечами и оглянулся

на Вятку:

– Вота мы и дошли, все тут покамест осталось в нетронутом виде, – он

улыбнулся, показав сквозь пшеничные усы белые зубы. – Как выйдем на луг, так

нас

обложат серёнские собаки, их тут страсть как много, есть такие, которых

отсельцы спускают на медведя.

– Дивное место, не сразу отыщешь, – сказал Вятка, оглядывая поле, окруженное со всех сторон черной стеной леса. – Мстислав Святославич, наш

удельный князь, знал, где прятать от ворогов козельские припасы.

– На то он был и добрый князь, что слава о нем на Руси не угасла до сей

поры, – согласился Темрюк. – Когда Мстислава Святославича призвали на

Черниговский трон, он и стольный Чернигов укрепил по подобию нашего

Козельска. Ни одна ганзейская рать со степной ордой не сумели взять его

приступом.

В это время на колокольне деревянной церквушки, построенной на подворье

детинца, зазвонил колокол, и сразу по округе разлился собачий лай, а на

единственной улице показались ратники, облаченные в броню. Их было мало, да

и всех жителей городка посчитали бы мальцы, постигавшие науки в монашеских

кельях при монастырях, черкавшие гусиными перьями буквы по листам харатьи –

пергамента, и складывая из них первые слова. Но по тому, как быстро

построились вои в единый клин и ощетинились копьями, закрывшись каплевидными

щитами, можно было угадать, что взять с наскока их не удалось бы никому.

Отряд ратников устремился к проездной башне, горожане стали занимать за их

спинами другие вежи.

– Вятка, выходи вперед, – прогудел Темрюк. – Пришла пора брататься с

серёнской дружиной, иначе она выйдет за ворота и пройдет нас наскрозь.

– Вижу, что зрелая, – пошевелил плечами воевода. Он отдал поводья

Охриму, стоявшему рядом с ним, поправил на себе пояс с длинным мечом и

засапожным ножом с правой стороны. Пригладив ладонью бороду, покосился на

копье в руках у Темрюка. – Дай-ка сулицу, собаки то здесь что козельские

годовалые телки.

– А ни то, в здешних местах надо держать только таких

выжлецов-охотничьих собак, – засмеялся дружинник. – Держи, Вятка, сулицу, да

не вздумай какую из них ранить – в один миг на куски порвут, окаянные.

Между тем защитники лесной кладовой добежали до взбегов и заняли места

в вежах вокруг проездной башни, луки в их руках приготовились к стрельбе.

Суматоха внутри погоста не утихала, скоро на улице замелькали женские шабуры

с длинными сарафанами под ними, и лопоть-одежда маленьких размеров, пошитая

на детей и подростков. Это бабы с мальцами спешили на помощь своим братьям, семеюшкам и родителям. Вятка одобрительно усмехнулся на слаженные действия

серёнцев и взялся привязывать к наконечнику сулицы кусок беленой понявы, чтобы вступить с ними в переговоры. Но не успели они с Темрюком пройти