Кожа для барабана, или Севильское причастие
Шрифт:
— Я сожалею, — повторил Куарт.
Глядя куда-то в пространство, Оскар Лобато слабо кивнул. Потом поднял руку, чтобы убрать волосы со лба, и застыл в этой позе, словно так ему было легче собраться с мыслями. Очки, соскользнувшие на самый кончик носа, сбившийся ворот водолазки, бледность лица придавали ему такой безобидный вид, что Куарту стало искренне жаль его. Видимо, этот мальчик жил в большом напряжении, раз так потерял контроль над собой. Куарт оперся на край стола.
— Я выполняю определенное задание, — проговорил он самым мягким тоном, каким, сумел. — В этом нет ничего личного.
Оскар Лобато снова кивнул, избегая
— Кажется, я совсем потерял голову, — наконец тихо пробормотал он.
— Мы оба потеряли голову. — Куарт постарался изобразить дружескую улыбку, адресованную пострадавшему самолюбию молодого человека. — Но я хочу прояснить для вас кое-что, чтобы между нами больше не возникало недоразумений: я приехал сюда не для того, чтобы портить нервы кому бы то ни было. Единственное, что я пытаюсь сделать, — это понять.
Все еще избегая его взгляда и не снимая руки со лба, отец Оскар спросил, что, черт побери, он пытался понять, устраивая обыск в доме, куда его никто не приглашал. И Куарт, сознавая, что это его последняя возможность хоть как-то сблизиться с молодым священником, прибег к товарищескому тону. Он напомнил о необходимости повиноваться приказам, упомянул о хакере и о его послании, полученном в Риме, пару раз прошелся по комнате, глянул в окно и, наконец, остановился перед своим собеседником.
— Кое-кто считает, — произнес он конфиденциально-недоверчивым тоном, словно бы говоря: представь себе, какая чушь взбрела им в голову, — что «Вечерня» — это вы.
— Не говорите чепухи.
— Это не чепуха. Во всяком случае, ваш возраст, образование, круг интересов… — Засунув руки в карманы, он присел на край стола. — Как у вас обстоит дело с информатикой?
— Как у всех.
— А эти коробки с дискетами?
Викарий дважды моргнул:
— Это частное. Вы не имеете права.
— Разумеется. — Куарт примирительным жестом поднял обе ладони, показывая, что у него в руках ничего нет. — Но скажите мне одну вещь… Где ваш компьютер?
— Не думаю, чтобы это имело значение.
— Ошибаетесь: имеет.
Лицо отца Оскара уже не было лицом униженного мальчика.
— Послушайте! — Он выпрямился в кресле, и его твердый взгляд встретился со взглядом Куарта. — Здесь идет настоящая война, и я решил, на чьей стороне должен находиться. Дон Приамо — хороший человек, честный человек, а другие — нет. Вот все, что я могу сказать.
— Кто эти «другие»?
— Все. Начиная от людей из банка и кончая архиепископом. — Тут он впервые улыбнулся кривой, исполненной укора улыбкой. — А также теми, кто прислал вас сюда из Рима.
Куарта не задели его слова; он был не из тех, кого задевают оскорбления, наносимые его знамени. Если, конечно, предположить, что его знаменем был Рим.
— Хорошо, — стараясь быть максимально объективным, ответил он. — Будем считать это данью вашей молодости. В таком возрасте человек воспринимает жизнь в более драматическом свете, поэтому легко загорается делами, которые проиграны, и разными идеями.
Викарий бросил на него презрительный взгляд.
— Идеи сделали меня священником. — Казалось, под этими словами крылся вопрос: а какие идеи движут вами? — А что касается проигранных дел, то дело церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, еще не проиграно.
— Ну, в этом деле если кто и победит, то не вы. Ваш перевод в Альмерию…
Молодой человек еще больше выпрямился.
— Каждый платит за свое достоинство
— Красиво сказано, — иронически отозвался Куарт. — Иначе говоря, вы плюете на блестящую карьеру… Дело действительно стоит того?
— Что пользы человеку обрести все, если он потеряет душу свою? — Викарий пронзительно взглянул на своего собеседника, словно его аргумент обладал сокрушительной силой. — Только не говорите, что вы забыли эту цитату.
Смотря в его захватанные пальцами очки, Куарт подавил желание рассмеяться.
— Что-то я не улавливаю связи между вашей душой и этой церковью, — заметил он.
— А вы много чего не улавливаете. Например, того, что есть церкви, более необходимые, чем другие. Может быть, из-за того, что они скрывают в себе или символизируют. Есть церкви, которые являются окопами.
Куарт усмехнулся про себя, вспомнив, что отец Ферро в кабинете Монсеньора Корво выразился так же.
— Окопами, — повторил он.
— Да.
— Тогда расскажите мне, кого и от чего можно защитить в этих окопах.
Отец Оскар поднялся с гримасой боли, не отрывая глаз от Куарта, с трудом сделал несколько шагов к окну и раздвинул занавески, впуская в комнату воздух и свет.
— Защитить нас от Святой Матери Церкви, — наконец ответил он, не оборачиваясь. — Такой католической, апостольской и римской, [50] что в конце концов она предала то, что несла в себе изначально. В эпоху Реформации она потеряла половину Европы, а в XVIII веке отлучила от себя Разум. Еще через сотню лет она потеряла трудящихся, понявших, что она находится на стороне хозяев и угнетателей. В этом веке, который идет к концу, она теряет молодежь и женщин. Знаете, что останется от всего этого?.. Крысы, шныряющие между опустевших скамеек. — Несколько минут он стоял молча, неподвижно. Куарт слышал его дыхание.
50
Намек на испанское название Римско-католической церкви дословно: католическая, апостольская и римская.
— А особенно защитить вас, — продолжал викарий, — от того, что хотите принести сюда вы: от покорности и молчания. — Теперь он упорно смотрел на апельсиновые деревья на площади. — В семинарии я понял, что вся система основывается на формах, на игре амбиций и капитуляций. В нашем деле никто не стремится приблизиться ни к кому, кроме тех, кто может оказаться полезным для твоего возвышения. С самых ранних лет мы выбираем преподавателя, друга, епископа, который может помочь нам вырваться вперед. — Куарт услышал его смех — тихий, сквозь зубы. Теперь в облике отца Оскара не было ничего юношеского. — Я думал, что священник совершает только четыре вида поклонов перед алтарем, но потом познакомился с настоящими мастерами самых разных видов поклонов. Я и сам был одним из них, обреченным на невозможность подать людям знак, которого они требуют от нас, без которого они попадают в руки хиромантов, астрологов и торговцев духом. Но, познакомившись с доном Приамо, я понял, что такое вера: это нечто не зависящее даже от того, существует ли Бог. Вера — это прыжок вслепую навстречу чьим-то рукам, которые подхватят и примут тебя… Это утешение перед лицом непонятных страхов и боли. Доверие ребенка к руке, выводящей его из темноты.