Козловая закваска
Шрифт:
В долине внизу звонили колокола.
Зелёное, простое, прохладное ложе земли!
Возле умерших аббатов спит он теперь. И остатки стены на вершине холма отбрасывают свою тихую, почтенную тень на его могилу. Там много мелких синих цветочков и узкая каменная доска: «Requiescat in pace».
Кардинал Сарагосский прислал молодого аббата, падре Рибаса Собри.
Учёный муж, имевший глубокие познанья, воспитывался в школах братства Сердца Христова. С уверенным, пронзительным взглядом, худой и волевой. Прошли времена сладкого
В монастыре царит строгий чин: свинцовое молчание. Склонив головы, стоя прямо, с молит венно сложенными руками, учат братья, тихо бормоча: «Non est sanitas in came mea a facie irae tuae: non est pax ossibus meis a facie peccatorum meorum». 1
На дворе меж камнями растёт трава, и белые голуби улетели. Из-за голых стен келий доносится горестное «Созерцание наказаний»:
«Unusquisque carnem brachii sui vorabit». 2
1
«Нет чистоты во плоти моей перед лицом несказанных Твоих гневов: нет мира костям моим пред невыразимостью наших согрешений» (лат.).
2
«Каждый понесёт в руках своих плоть свою» (лат.).
А когда заблестит холодное утро, ты увидишь процессию тёмных теней, тянущуюся к часовне, и при вздрагивающем свете свечей гудят голоса, повторяя молитву «Salve Regina» 3 .
Сбор винограда окончен. Строго следует дон Педро Рибас Собри рецептам своего покойного предшественника: собственные башмаки кидает в открытые бочки, точно как тот.
И отзывается эхом от сводов подвала, как молодое вино и шумит, и играет, и рвётся.
Король будет доволен гуиндре.
3
«Здравствуй, царица» (лат.). Одна из антифоний Деве Марии.
Прекрасные девушки уже не приходят на покаянье. Они боятся.
Страх тяжело навалился — безмолвно, как недовольная всем зима, что кладёт свои костлявые руки на мёртвые пашни.
И весна проходит мимо, и танцующее юное лето… и напрасно зовут и манят.
Недовольно грузят погонщики мулов тяжёлые бочки за половинную плату на тележки.
Дон Педро Рибас читает и хмурит мрачный лоб. «Досточтимый отец, верно, ошибся и послал другое вино. Ведь это не старое гуиндре, а обыкновенное „Dulce del Color“, как и любое другое вино из Малаги» — вот что написали из столицы.
Ежедневно
Аббат пробует, пробует и сравнивает. Сомнений нет — не хватает того самого, чужого, пряного аромата.
Призывают старого Мануэля, он пробует и печально пожимает плечами.
Да, да, у старого, доброго дона Сесарео была лёгкая рука; более сподобившаяся благодати, чем у молодого падре. Но об этом нельзя громко говорить, монахи шепчут это друг другу.
Дон Педро просиживает ночь за ночью в своей келье над странными ретортами, и при свете свечи его остро очерченный профиль отбрасывает тень на белую извёстку стены.
Его длинные тощие пальцы колдуют над искрящимися склянками с безобразными узкими горлышками. Фантастические приборы и колбы стоят вокруг. Испанский алхимик!
Забыт строгий чин — бедные измученные монахи крепко и глубоко спят.
От этого толку не будет! С помощью белых порошков и жёлтых едких жидкостей Люцифера не найти тебе того, что молчаливая природа записала в тайные книги тайной рукой.
Видно, не пивать больше герцогам великолепного, благоухающего вина гуиндре!
Вот снова стоят, как на параде, бочонки с бродящим суслом. В каждом — куски от разных сапог: один от толстого брата Теодосио, а вон там самого старого Мануэля.
Старого аббата — вон в том бочонке, слева в углу.
Прошёл ещё один год, вино снова пробуют: хорошо, да не гуиндре; и только в одном бочонке таилось оно.
В том самом, что стоял в углу, с сапогом старого аббата.
Пошлите его королю!
Педро Рибас Собри обладает сильной волей, он не устанет искать, пробовать, сравнивать. Он говорит, теперь-то он наконец знает секрет. Монахи молчат и сомневаются в этом. Они ни о чём не спрашивают и слепо выполняют приказы аббата — они знают его железную волю.
Мануэль качает головой.
Работники снова служат монастырю, копают и переворачивают чёрные пласты земли, подрезают виноградные лозы, а братья и пальцем не шевельнут, и снова они толстые и круглые, как и прежде.
Так захотел аббат.
Когда палящие лучи солнца немилосердно выжигают монастырский двор Алькацабы, и ветви шелковицы обвисают, страдая от жажды, у живой изгороди собираются загорелые девушки в цветастых мантильях, заглядывают за неё, вытягивая шеи, и хихикают.
— Бедные монахи получили от дона Педро наказ лежать рядком на деревянных скамьях — потея, — одетые в мучительную жару шерстяными рясами, — толстые ноги втиснуты в высокие сапоги и обмотаны, будто бинтами, широкой лентой из резины.
Потому что Педро Рибас Собри похвалялся, что вернёт старое гуиндре; он волевой человек, он не устанет искать, пробовать, сравнивать.
А я скажу, что, даже если вино и станет лучше, всё напрасно, никто не заквасит такого вина, как у старого аббата.