Козлы
Шрифт:
— А мне больше нравится вон тот, — оживилась Элиза, которой надоела роль добропорядочной матроны. — Напоминает Ральфа Файнса из «Английского пациента».
— До или после аварии? — съязвила Каролина.
— Учти, Элиза, первыми выбирают незамужние, — предупредила Флоранс. — У тебя уже есть один продолжатель рода. Два — это перебор.
Элиза никогда не рассматривала мужа в качестве производителя, но не нашла в себе сил возразить. Она предательски позволяла говорить о мужчинах гадости, не вставляя ни слова в защиту своего спутника жизни. Сейчас ей нравилось вести себя так
— Я не люблю блондинов, но для этого охотно сделала бы исключение, — громко и весело объявила Каролина.
— А я думала, ты завязала с мужчинами, — поддразнила ее Флоранс. — К счастью, на свете еще остались замужние женщины, значит, для кого-то эти особи противоположного пола до сих пор представляют интерес! Кстати, Элиза, ты вроде должна перезвонить домработнице? Если я правильно понимаю, либо ты сделаешь это немедленно, либо завтра сама будешь чистить ванну! Давай, звони, мы сегодня добрые, потерпим и не притронемся без тебя к пьемонтскому салату.
Элиза нехотя отошла в сторонку. Возвращение к реальности далось ей нелегко. Стоило встретиться с незамужними подругами, как напрочь забывались и семья, и дети. И в это состояние амнезии она погружалась с наслаждением, как в сладкий сон, как в горячую ванну.
Элиза облокотилась на перила. О чем говорили Флоранс и Каролина, она не слышала, их голоса перекрывал шум машин на набережной. Но видела, как Флоранс, смеясь, картинно подняла бокал; Каролина, слегка замешкавшись, повторила ее жест; их бокалы соединились.
Еще один-два пикника и несколько ночевок у Флоранс — и Каролина тоже превратится в убежденную холостячку. Элиза почувствовала себя лишней. У нее был гармоничный прочный брак, даже счастливый — настолько, насколько это вообще возможно. Но именно это обстоятельство создавало невидимую преграду между ней и подругами. Флоранс и Каролина относились к ней как к рассудительной старшей сестре. У Элизы было все, о чем могла мечтать женщина, но чего она не могла, так это позволить себе простую радость — безмятежно наблюдать, как цепляются за башни собора проплывающие облака. На облака-то она смотрела, но ее покой нарушали мысли о семье и чувство вины: а вдруг малышка Люси так и не нашла свою игрушку?
Какой-то молодой человек улыбнулся ей мимоходом. Она не посмела ответить на улыбку. Зачем, если скоро возвращаться домой, крадучись, как вор, чтобы, ложась спать, не потревожить храпящего Марка, чья спина будет ей немым укором за эту вылазку?
Элиза начата набирать номер домработницы, но передумала. Она заметила, как заговорщицки переглядываются Флоранс и Каролина, сколько нежности в их взгляде, и вдруг почувствовала, что готова на любую, самую невероятную и опасную выходку, лишь бы вступить в их клан. Спрыгнуть с моста, залезть на крышу оперного театра, спуститься вниз по Эйфелевой башне — да мало ли что! Она исполнит любое желание своих подруг! Но Флоранс и Каролина даже не оборачивались в ее сторону: ведь с рассудительной Элизой ничего и никогда не может произойти. С уравновешенной добропорядочной Элизой в юбке до середины икры и туфлях на плоской подошве.
Она села на мостовую, прислонившись спиной к перилам,
Марк потерял дар речи. Он ни о чем не подозревал — именно это обстоятельство бесило Элизу больше всего.
Она закончила разговор. С наслаждением разглядывая сиреневые отблески на башнях Нотр-Дам, Элиза вернулась к подругам и села рядом, словно ничего не случилось.
— Можно я у тебя переночую? — спросила она у Флоранс.
— Тебя отпустили?
— С этим я разберусь.
— А как же Марк? Впрочем, это твои проблемы! Предупреждаю, придется потесниться. Каролина тоже напросилась на ночевку. За нас!
Они чокнулись. Бутылка была пуста. Как же им хорошо вместе, втроем. Всю ночь они будут шептаться в темноте, пока не наступит рассвет. Вместо ночной рубашки Элиза наденет футболку Флоранс и все-все им расскажет. Потом они будут смеяться, лежа под одеялом, как в старые добрые времена, когда были маленькими и клялись друг другу никогда не взрослеть, никогда не выходить замуж, никогда не разлучаться.
4. Званый обед по-деревенски
Оказывается, я еще не забыла дорогу. Ржавый указатель, похоже, все-таки рухнул в траву, но я свернула не задумываясь, машинально, хотя не была в Анжанардьере уже два года. За это время деревья вдоль проселочной дороги подросли и теперь загораживают дом, оттягивая момент встречи с ним. По шуршанию гравия под колесами я понимаю, что от прошлого меня отделяет не более пятисот метров. Бросаю взгляд в зеркальце заднего вида и сразу торможу: так дело не пойдет, мертвенная бледность не входит в мои сегодняшние планы. Припудриваю щеки, разглаживаю новую юбку, измятую в дороге, слегка взъерошиваю волосы — стрижка, сделанная вчера у знакомой парикмахерши, должна выглядеть естественно и чуть небрежно.
Ну вот, теперь порядок. Можно трогаться. Только нога на педали дрожит и всю меня колотит, как перед экзаменом. Надо же, к встрече с людьми, которых я знаю двенадцать лет и зову «папа» и «мама», я готовилась три дня!
Клятвенно заверив, что охлаждение их сына ко мне никак не отразится на наших отношениях, родители мужа больше года не подавали признаков жизни. Они, разумеется, были на стороне Франсуа и теперь обхаживали его новую избранницу, которая бессовестно заняла мое место в этой семье и наверняка не скрывает своего торжества.
На прошлой неделе, под Новый год, поддавшись порыву, я позвонила с поздравлениями. Пристыженные и взволнованные, родители мужа тотчас же выразили горячее желание меня увидеть.
— Приезжай к нам обедать, — предложила мама с излишним воодушевлением. — В конце концов, с нами ты не разводилась!
Я пообещала приехать, тоже делая вид, будто ничего не изменилось.
Ставлю машину во дворе, как обычно. Коротко сигналю — и папа с мамой тут же выбегают из дома с радостными возгласами. Как обычно.