Козьма Прутков
Шрифт:
Этот неожиданный экспромт привел всех в неописуемый восторг и вызвал общие рукоплескания. Но Шерстобитов, задетый в своем самолюбии, возобновил спор с еще большею горячностью, ссылаясь на пример Западной Европы, где, по его словам, цикорный салат уважается всеми образованными людьми.
Две басни Пруткова связаны с землевладельцами: «Помещик и садовник» и «Помещик и трава». Обе они построены на каламбурах.
В первой из них садовник путает значения слова прозябать— расти и прозябать— мерзнуть. В итоге растение, за которым ему помещик велел следить в оранжерее, не вырастает, а вымерзает.
Во второй басне на каламбур попадается сам барин, сам благодетель. Тимофееву траву («тимофеевку») он связывает не с общим бытовым наименованием растения, а с определенным крестьянином — Тимофеем, полагая, что трава — персонально его, Тимофеева, и ее надлежит немедленно вернуть хозяину. Здесь остроумна (хоть и физиологична) «мораль», несущая параллельный образ (если знать, что «Антонов огонь» — заражение крови):
Оказия сия, по мне, уже не нова, Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.Еще один каламбур вызвал к жизни басню «Чиновник и курица»: нестисьв смысле бежать и нестисьв смысле давать яйца. Чиновник спешит на службу (несется),а курица несется,сидя в лукошке. Дело, однако, не в этой простодушной шутке, а в том, с какой реалистической яркостью, любовью к деталям прописана сама басня:
Чиновник толстенький, не очень молодой, По улице с бумагами под мышкой, Потея и пыхтя и мучимый одышкой, Бежал рысцой. На встречных он глядел заботливо и странно, Хотя не видел никого. И колыхалася на шее у него, Как маятник, с короной Анна… [173]173
Орден Святой Анны носили на короткой ленточке на шее.
И еще две симпатичные мелочи пополнили басенную коллекцию Козьмы Петровича: «Пятки некстати» («У кого болит затылок, / Тот уж пяток не чеши!..») и «Пастух, молоко и читатель» — безвозвратный шуточный бумеранг, брошенный в пространство-время:
Однажды нес пастух куда-то молоко, Но так ужасно далеко. Что уж назад не возвращался. Читатель! Он тебе не попадался?За полтора века, что минули со времени создания басен Пруткова, они ничуть не утратили своей простодушной прелести. Можно только восхищаться той душевной грацией, юмором и точностью, с которыми написаны эти очаровательные миниатюры.
И здесь уместно спросить себя: достиг ли Козьма Прутков как баснописец высоты Крылова? Продолжил ли он классическую традицию?
Вспомним наудачу любой крыловский шедевр. Допустим, «Ворону и Лисицу». И сравним с одной из басен Пруткова, хотя бы с теми же «Кондуктором
174
Крылов И. А.Басни. Л., 1983. С. 7–8.
Крылов начинает свою басню с конца — с традиционной морали, а первая сюжетная строка:
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;Отличное начало с легкой, разведенной по сторонам строки аллитерацией:
Вороне… сыру;Этот «вороний сыр» — будущее «яблоко раздора» — автор вводит сразу же, без всякой экспозиции.
Но чем хуже «эпический» прутковский зачин?
В горах Гишпании тяжелый экипажНа горы и так тяжко взбираться, а тут еще экипаж тяжел: двойная тяжесть. А теперь прислушайтесь к звукописи первой строки:
…Гиш… тяж… пажКрылов сыплет перлы народной лексики и льстивого умиления:
близехонько, голубушка, перушки, светик…А Прутков, соответствуя своей теме, блещет иностранными словечками:
экипаж, вояж, кондуктор, депансы, дилижансы…Согласимся с тем, что роскошь письма тут вполне сравнимая.
Дальше.
Крылов язвит тщеславие: Ворона поддается на Лисью лесть, каркает — и теряет сыр.
Прутков язвит ловкачество: тарантул решил прокатиться бесплатно — и за это пострадал.
Вот два человеческих порока: тщеславие и желание жить задарма.
Оба наказаны, как и положено в классической басне.
И все-таки мы чувствуем, что тут что-то не так. Есть различие. В чем оно?