Краденая магия. Часть 1
Шрифт:
Сергей Казимирович умолк — понуро, словно придавленный гнетом своих же собственных речей. Воспитанница же его выглядела и вовсе растерянно — должно быть, ранее этой своей теорией князь с ней не делился. Повода не было?
— А в вашем мире, мире-доноре, возможно, все ровно наоборот, — снова заговорил Огинский после четвертьминутной паузы. — Слон маны, ежели использовать образную терминологию нашей Надежды Александровны, не чувствуя под ногами твердой опоры в виде черепашьего панциря, в панике наращивает и наращивает усилия по поиску оной — вот и рождаются одаренные, вроде вас: уровень Боярина, сила младенца, технике не
Князь снова замолчал — на этот раз и вовсе надолго.
— То есть, что же это получается? — силясь разложить услышанное по полочкам, проговорил я, так и не дождавшись продолжения. — Вы… Не вы лично, конечно, но ваши предки… Они отобрали у нас силу Ключа? Украли нашу магию?
— Сие всего лишь моя теория, — аккуратно заметил полковник. — Базирующаяся на неочевидных догадках и смелых предположениях… Но если, паче чаяния, она окажется верна — да, получается именно так.
— А как тогда насчет того, чтобы вернуть все взад? Это же и вам будет выгодно — прекратится пресловутая деградация…
— Далеко не факт, что деградация прекратится, — покачал головой Сергей Казимирович. — И уж точно — не сразу: такого рода процессы долго раскручиваются, но потом приобретают инерцию — разом не остановишь. Так что, скорее всего, оскудение потока поступающей от Ключа энергии прежде, чем способствовать возрождению, магию у нас окончательно добьет. Но дело даже не в сем. Те, кто некогда смог перенаправить сюда поток от Ключа, были исполинами, титанами, по сравнению с которыми мы, теперешние — жалкие букашки. Не думаю, что ныне кому-то под силу обратить вспять сделанное ими тогда.
— Как-то это… несправедливо, нет? — с некоторой даже, пожалуй, долей вызова бросил я. — Забрать энергию — забрали, а как отдавать — так не титаны мы, мол…
— А кто-то говорит о справедливости? — пожал плечами князь. — Только об объективной реальности, данной нам в ощущениях. А она, оная реальность, не знает категорий справедливости и несправедливости — она просто есть и все. Ей все одно, нравится она нам или нет — и даже понимаем мы ее или нет.
— Но, понимая, можно реальность менять! — вскинув голову, неожиданно заявила Надежда. — Ну, или хотя бы пытаться! Как те великие чародеи прошлого! Ясное дело, в меру сил… Но для этого нам и дана магия, разве не так?
— Боюсь, сударыня, понятие цели Мирозданию столь же чуждо, как и концепция справедливости, — развел руками Огинский. — Объективно, вне привязки к человеческому обществу, магия также всего лишь существует — не для чего-то.
— Тем более! — не уступала девушка. — Значит, только нам самим и решать, зачем она нужна!
— А ответ «для верной службы Императору» вас, сударыня, чем-то не устраивает? — хитро прищурился полковник.
Что и как на это ответить, у его воспитанницы, как видно, не нашлось.
[1] Дословно: «от яйца» (лат.). Употребляется в значении «с самого начала»
Глава 9
в которой мне не помогают ни соблазнительное зрелище,
ни каллиграфия, ни злость
— Ничего не получается! — со вздохом проговорил я, расслабляя затекшие пальцы. — Наверное, силы не хватает!
— Сила тут
— Ну, тебе виднее, — развел я руками.
— Попробуй снова! — потребовала Надя. — Рано или поздно должно сработать…
Впрочем, той задорной уверенности, с которой утром девушка взялась по просьбе Сергея Казимировича обучать меня магии, в ее голосе, как будто бы, уже и не звучало.
И да, в процессе работы мы и не заметили, как перешли на «ты», из «Надежды Александровны» и «Владимира Леонидовича», сударыни и сударя, волшебным образом превратившись друг для друга просто в Надю и Володю. Увы, пока это оставалось единственным зримым плодом наших усилий — прочее чародейство мне упорно не давалось. Вроде все делал в точности, как велела моя юная наставница (кстати, уточнил — будто бы невзначай: не такая уж и юная, лет ей было как мне, семнадцать — видать, просто мелкая уродилась, все в ману ушло)… Так вот, я послушно выполнял все указания: до боли в висках сосредотачивался на сложенных в замысловатую фигуру пальцах, затем наоборот, расслаблялся, «позволяя сознанию свободно плыть в астрал», добросовестно пытался «заглянуть в собственное сердце и найти там искру» или «представить миг ничем не омраченного блаженства» (ох, лучше Наде не знать, что за картины — с ее непосредственным участием — рисовало при этом мое бойкое воображение)…
Увы, пока что все старания были напрасны: лежащее на столе в центре зеленой гостиной гусиное перо, которое мне надлежало, стоя в пяти шагах, у стены, сдвинуть, не прикасаясь к нему, даже дрогнуть не желало. Впрочем, нет: однажды оно и правда живенько так сорвалось с места и спорхнуло на пол, но быстро выяснилось, что виной тому — заглянувший в комнату сквозняк.
Воспитанница Сергея Казимировича эти мои раз за разом повторявшиеся неудачи переживала, кажется, даже сильнее меня самого. Временами просто жалко ее становилось! Но единственным утешением для девушки, похоже, мог бы послужить мой магический успех — пусть даже крошечный — а его пока и близко не просматривалось.
— Наверное, что-то мы делаем не так, — пробормотала Морозова после очередной моей бесплодной попытки. — Что-то важное…
Девушка сидела в кресле, забравшись в него с ногами — так что ее и без того не слишком длинная юбчонка приоткрывала куда больше, чем, должно быть, требовали приличия, но, погрузившись в мучительные раздумья, Надя, похоже, ничего неуместного за собой не замечала. Не то чтобы мне это зрелище сильно мешало — когда требовалось мысленно «представить миг блаженства», так даже отчасти вдохновляло — но некоторую неловкость, как ни крути, порождало. С другой стороны, ведь и не подскажешь — одерни, мол, подол — только хуже получится…
Отмечу, что на самом мне были полученные утром от Сергея Казимировича узкие темные брюки по местной моде и белая сорочка с просторными рукавами, но ужасно тесными манжетами без какой-либо застежки — с трудом протиснув в них кисти рук, я отнюдь не был уверен, что, когда потребуется, вытащу их назад, не порвав одежды. Обувью же мне верно служили мои собственные, пережившие и ЕГЭ, и похищение, и холопство, и даже пыточный подвал кроссовки — нечто подобное, по заверению Огинского, носили и в этом мире, и князь разрешил их сохранить.