Крафт
Шрифт:
В глазах снова потемнело, и среди чёрного небытия возникла электрическая надпись: ОК.
– У меня есть квартира, – прохрипел Кирилл. – В Голландии.
– Где?
– Там, – Кирилл махнул рукой в сторону моря. – Я собственник. Забирайте, забирайте её, – он стал оседать на землю, чувствуя, что теряет сознание, но бандит вцепился мёртвой хваткой, не давая упасть. – Перепишу хоть сейчас, подпишу, все документы.
Нападавшие ухмыльнулись.
– Вот это уже дело! У нас как раз всё с собой. Всё необходимое. Сейчас мы зайдём к тебе в гости, ты угостишь нас чайком – и завершим сделку. И давай только без глупостей.
Кирилл кивнул из последних сил, его взяли под руки и потащили к дому.
Дорогой Кирилл! Хочется по привычке написать «дорогой я», но теперь я окончательно понимаю, что ты – это не я. Я обязательно ответил бы, я не смог бы не выйти на связь. Ты смог. И теперь я, кажется, знаю причину, почему так произошло.
Я
А теперь я живу своей жизнью. Я переехал в Севастополь, как ты знаешь, в Аполлоновку, но так и не смог быть другим. От себя действительно не убежишь, куда бы ты ни бежал. Я всё так же работаю за маленькие деньги, всё так же выполняю чужие задачи, только теперь работаю продавцом. Я по-прежнему не люблю свою работу и считаю свою жизнь неудачной. Но я ни разу не изменил той цели, которую наметил для себя однажды. И эта цель – как бы странно это ни прозвучало – была ты. Но ты не сбылся, не стал настоящим и, как я понимаю теперь, никогда не станешь.
Долгое время я думал, что сошёл с ума. Да и как иначе? Как принять то, чего быть не может? Я предполагал, что меня стало два – я раздвоился на «себя в Голландии» и «себя вне Голландии». Или реальности стало две – в одной существую я, а в другой – ты, и этим реальностям нельзя соединиться. Но потом кое-что осознал, и это осознание было столь ярким, ослепительным и очевидным, что я до сих пор не понимаю, почему оно не пришло раньше, мне потребовалось столько времени, проведённого в отчаянии и ужасе, чтобы к нему прийти. Тебя не существует, Кирюха, ты понял? Тебя нет, ты только плод моего воображения.
Я обратился к психоаналитику, и он сказал писать тебе. Это такая терапия – выписаться. Исписаться – можно сказать и так, исписать тебя. С каждой весточкой, с каждой очередной строчкой я отписывался от тебя. Ты становился всё дальше, ты растворялся в этих буквах, переселялся в них, становился ими. Я избавлялся от тебя, Кирюха, а ты этого и не знал.
Психоаналитик поверил мне. Был один шанс из тысячи, но он не сразу – и всё же поверил мне. Он помог мне избавиться от тебя и поможет мне разгадать тайну. Сколько бы времени ни прошло.
Конечно, тебе повезло больше. Значительно больше, чем мне. Место, в котором ты заперт, кто-то может назвать вонючей дырой – я встречал много таких людей. Но это не так. Ты в прекрасном месте, возможно, лучшем месте на земле. Ты там, где мечтаю быть я – тот, кем хотел стать я. Ты то, что у меня не получилось. Я никогда не умел готовить мясо, не любил людей, котов, розы, не знал, что делать с детьми. А алкоголь любил. Я никому не помогал, меня ничто не волновало. Я не видел ни в чём красоты, а может, просто не успевал видеть. Я не занимался любимым делом. Я не наслаждался каждой секундой своей жизни, да что там – не наслаждался ею вообще.
Но всё это было у тебя. Я придумал твою жизнь, потому что мне казалось, что именно такой она должна быть, чтобы чувствовать себя счастливым. Всё то, что ты любишь, Кирюха – всего этого нет, и тебя нет, и нет такой Голландии, в которой ты живёшь – вся она выдумана, вся, кроме топографических деталей, которые я успел запомнить. В твоей жизни всё вымышлено, и самого тебя не существует, и всего этого не может быть. Ты живёшь только потому, что я позволяю тебе жить.
Вот так, Кирюха. Эта моя весточка последняя. И сегодня я наконец покидаю тебя. Остаток жизни я проведу один на один со своей тайной. Но это уже будет без тебя. А ты живи как хочешь. Может быть, ты застынешь. Или растворишься, рассыплешься. Может, разрушится всё вокруг тебя – я не знаю, что там происходит с теми, кого забывают раз и навсегда. Но, как бы то ни было, меня всё это больше не волнует. Я больше никогда о тебе не вспомню.
Севастополь, ул. Курчатова, Южный КПП
Нескончаемый день.
– Эй, Кирюха! Ты чего такой сосредоточенный?
Мужчина в серых брюках и бежевой рубашке окликнул мальчика лет десяти, сидевшего на скамейке. Тот увлечённо изучал помятый лист бумаги и не сразу понял, что от него хотят.
– Зазнался,
– Не, мам-пап, не слышал, – скороговоркой отозвался мальчик.
– Что это там у тебя? Где нашёл? – поинтересовался отец, скорее для порядка.
– Да не знаю, бумажка какая-то. На причале валялась. Мам-пап, я схожу искупнусь, ладно?
– Мы с мамой в кафешку идём, там.
– С парусами? – перебил мальчик.
– сегодня у Дины Иосифовны юбилей, поздравим. Ну да, с парусами, твоими любимыми. С нами не хочешь?
Мальчик помотал головой.
– Ну давай, искупаешься – и сразу домой, ладно?
– Ладно, – мальчик подошёл, обнял маму, улыбнулся и стремительно побежал по улице. Он пересёк дорогу, преодолел несколько пролетов лестницы – и вдруг его окликнули.
– Привет, Кирилл! Как поживаешь?
Мальчик увидел темноволосую девушку с забавным маленьким носиком на круглом жизнерадостном лице. Она стояла среди розовых кустов, держа в руке красный секатор.
– Здравствуйте, тётя Альбина! Смешная у вас штука. Что это?
– Ухаживаю за цветами, чтобы были красивей всех. – Кирилл понюхал розы, поколебался и сорвал маленький цветок. – И какая я тебе тетя? – девушка старательно изобразила обиду, но та будто не прижилась, и мальчик снова прыснул со смеху. – Мне двадцать лет всего.
– Вы хорошая, – неожиданно ответил Кирилл. – Всегда вас добрым словом вспоминаю.
– А вот цветы больше не рви, – теперь девушка старалась показаться строгой. – Они ведь живые. А жизнь надо уважать.
– Пусть это будет привет от вас, – мальчик вдруг застыл как вкопанный, как-то дико посмотрел на Альбину. Девушке стало не по себе.
– Ну иди уже, – неуверенно проговорила она. – Водичка сегодня что надо.
Мальчик дошёл до металлических ворот, вгляделся в крупную табличку. Массивный герб с серпом и молотом проржавел, в нескольких местах от него отвалилась краска. Не лучше выглядели буквы, расположенные под ним, некоторых даже не хватало:
МНСТЕРТВО ОБРАЗНИЯ ССС
СВАСТОПЛСКОЕ ВСШЕЕ ВОЕННОРСКО НЖЕНРНОЕ ЧИЛЩЕ СВВМИУ
Поверх надписи чёрным маркером было выведено страшное: ГР.ОБ. Кирилл даже не подозревал, что это может означать, но эта табличка его завораживала. Каждый раз, отправляясь на море, он останавливался и подолгу увлечённо её изучал.
Придя на Круглый пляж, он скинул футболку на песок и бросил сверху розу. Сунул руку в карман и вдруг вспомнил: весточка. Что-то нужно было с ней сделать; Кирилл порыскал глазами вокруг и нашёл зеленую бутылку с пробкой; таких на местной набережной всегда было достаточно, взрослые мужики пили из них что-то своё. Прищурившись, Кирилл посмотрел на большую голову Ленина: не осуждает ли его Ильич? Но Ильич выглядел безмятежным, и мальчик принял это как знак одобрения. Он добежал до моря, ополоснул бутылку и аккуратно поместил внутрь свёрнутый в трубочку лист. Взгляд упал на розу; недолго думая, Кирилл схватил её, приложил к бутылке.
– Поместится, – сказал он, вставил стебель в горлышко и медленно протолкнул, стараясь не повредить цветок. Когда дело было закончено, он изо всех сил вдавил пробку и несколько раз перевернул бутылку, хмыкнул: вроде надёжно.
Оставив одежду на песке, мальчик добежал до аллеи в конце пляжа, прошёл между высоких кипарисов и оказался на втором причале: сюда не подходили катера, и он выглядел заброшенным. Кирилл дошёл до конца причала, где стоял одинокий фонарь, поднял голову и увидел разбитую лампу. На щёку упала крупная капля. Мальчик поднёс руку к щеке, протёр – и тотчас упала другая, за ней ещё несколько, и уже спустя какие-то секунды полил мощный летний дождь: капли затанцевали на причале, разбиваясь о бетонную поверхность. Мальчик подошёл к краю, замахнулся что было сил и громко крикнул:
– Лети!
Бутылка шлёпнулась в воду, и Кирилл, довольный тем, как далеко удалось её бросить, со всех ног помчался на пляж, забежал в воду и сразу же поплыл. Тяжёлые капли нещадно хлестали его по голове, а прямо над ней, где-то высоко в небе, вдруг вспыхнула яркая трещина молнии. Но мальчика это не смущало, он вовсю работал руками, отдаляясь от берега, а когда устал, развернулся на спину и так лежал, качаясь на воде. Справа виднелась набережная с большими кипарисами, высотное здание общежития, качели, низкий забор, вдоль которого прогуливались люди. Парочка на скамейке кормила котов. Устав лежать, мальчик перевернулся, снова сделал гребок – и как вдруг в ужасе вскрикнул.
Перед ним, на расстоянии пары метров, чуть выше поверхности моря, застыл крупный, размером с футбольный мяч, светящийся сгусток. «Шаровая молния? – подумал мальчик, и сердце бешено заколотилось в груди. – Здесь, над морем? Откуда? Но ведь так не бывает, – пробормотал он негромко и тут же сорвался на крик. – Так не бывает, мне же в институте говорили! Мне же обещали!»
Шар висел, источая мертвенное сияние, и мальчик медленно повернул голову: на причале, откуда он бросил бутылку, ярким светом вспыхнул фонарь. Кирилл зажмурился и развернулся к берегу. Сгусток, словно выжидая, не менял положения.