Крах мультикультурализма
Шрифт:
Проблема отсутствия толерантности ислама усугубляется тем, что в “настоящее время, в условиях постколониализма, в исламе активизировался “исламский фундаментализм” — течение, декларирующее необходимость возвращения мусульман к строгому соблюдению требований Корана и других, священных для данной религии книг, а также “освобождения мусульманских земель от колонизаторов” (50). Причём “современные виды миграции, как вынужденной, так и добровольной, могут рассматриваться как территориальная экспансия”, поскольку исламские “государства, как правило, оказывают поддержку родственным себе этнокультурным или конфессиональным группам, находящимся на территории другого государства (51).
Столь “категорическое отрицание ряда ценностей Запада
Причины возникновения этого вида радикального исламизма лучше всего раскрывает Ф. Фукуяма в своей работе “Началась ли история опять? Исламо-фашизм как идеология антиамериканской мировой революции”: “Социологически, причины этого вид радикального исламизма не могут сильно отличаться от тех, которые привели в движение европейский фашизм в начале XX века. В исламском мире большая часть населения в предыдущем поколении была связана с традиционной деревенской или племенной жизнью. Эти люди прошли процесс урбанизации и оказались под влиянием более абстрактной формы ислама, которая зовет их обратно к более чистой версии религии, так же как экстремистский германский национализм пытался воскресить мифическую давно забытую расовую идентичность. Эта новая форма радикального ислама чрезвычайно привлекательна, потому что претендует на объяснение культурной дезориентации, которая вызывается процессом модернизации…
Базовый конфликт, перед которым мы стоим,… затрагивает не только небольшие группы террористов, но и всю общность радикальных исламистов и мусульман, для которых религиозная идентичность затмевает все другие политические ценности…. Они ненавидят то, что государство в западных обществах должно обеспечивать религиозную терпимость и плюрализм, а не служить религиозной истине….
Исламский мир сегодня находится в таком же положении, в каком христианская Европа находилась во время Тридцатилетней войны в XVII веке: религиозная политика ведет к потенциально бесконечному конфликту, не просто между мусульманами и не мусульманами, но между различными течениями мусульман (многие из недавних взрывов в Пакистане являются результатом шиито-суннитской вражды). В эпоху биологического и ядерного оружия это может привести к катастрофе для всех” (53).
Естественно возникает вопрос: почему же либеральная европейская мораль с её принципиальным постулатом “никто не должен жертвовать своими убеждениями ради взглядов или желаний других людей” (24) не воспротивилась вторжению чужеродной морали и почему “дав все возможные материальные блага людям из третьего мира, Европа не сумела привить им европейские ценности” (54)?
А дело в том, что в настоящее время в Европе классические либеральные ценности практически вытеснены социал-демократическими и неолиберальными ценностями, которые, имея разные корни и апеллируя к разным аргументам, обосновывают необходимость примерно одних и тех же социальных функций и институтов (55).
Идеологи нового либерализма принципиально пересмотрели классическую теорию либерализма. С их точки зрения, для свободного развития индивида “государство должно предоставить своим подданным возможность самим получить все необходимое, чтобы стать полноценными гражданами” (56), а средства для этого должна дать “обобществленная экономика” (57), позволяющая государству решать соответствует ли доход вкладу человека в общее благо, и если будет признано, что не соответствует, то часть его через налоги перераспределять на социальные нужды (55).
Но особую роль в подготовке почвы для будущего краха либерализма сыграли те новые либералы, которые начали обосновывать и отстаивать коллективные права этнических и культурных групп. Так получила
Ещё более жёстко обосновал необходимость государственной поддержки автономных “слабых” групп W. Kymlicka. По его мнению, вообще не существует абстрактных индивидов, а есть только члены культурных групп. И поскольку “в государстве всегда существует обслуживающая всё общество социетальная культура, основной функцией которой является обеспечение лояльности, подразумевающей готовность откликаться должным образом на призывы государства и общества” (59), то автономные культуры оказываются в положении маргиналов. И поэтому истинно либеральное государство должно обеспечить автономность этих групп, позволяющую сохранять особенности их культуры (60).
Правда, с точки зрения W. Kymlicka, заслуживают особого отношения вплоть до государственности для охраны своей самостоятельности только те меньшинства, чье включение в состав крупных государств не было результатом их свободного выбора, а не иммигранты, которые переселяются в другую страну добровольно и даже не расовые группы, подвергавшиеся в прошлом угнетению (61), но новые либералы почему то стали распространять особое отношение на всех новых европейцев.
Наличие подобной философии у пришедших к власти политических партий, послужило обоснованием для создания программ “гражданской интеграции”, включающих для вновь приехавших иммигрантов бесплатную систему образования, высокие пособия по безработице, отменяемые при выходе на работу даже с низкой заработной платой, пособия для неработающих матерей одиночек.
Казалось бы, что люди, приезжающие из разных стран третьего мира и получающие то, что ни при каких условиях не могли получить у себя дома, должны быть благодарны принявшему их европейскому обществу, но они “продолжают исповедовать свои собственные ценности: обычно не говорят на европейских языках, совершают гигантское количество преступлений,… делают джихад против неверных, ненавидят общество, которое их кормит и считают, что оно им должно” (62). Больше того “в Европе растёт вот уже третье поколение людей, которые не привыкли работать, а умеют только стоять в очереди за социальными пособиями. Они ненавидят всех, кто своим трудом добился больше, чем они. Они грабят, потому что чувствуют свою безнаказанность: государство слишком часто внушало им, что именно они являются его опорой. Они привыкли к иждивенчеству. Больше они ничего не умеют и не хотят” (16).
В чём же тут дело? Владимир Малахов, пожалуй, одним из первых объяснил поведение иммигрантов развитием процессов маргинализации, возложив вину за это на европейское общество, которое, с его точки зрения, подвергло новых граждан социальному исключению (18). И это было бы правильно, если бы европейские государства целенаправленно понижали социальный статус формирующихся этнических групп, выталкивая их на общественное дно (63), а представители этих групп были бы инвалидами, безработными, неимущими, бездомными, чья бедность вынуждала бы их придерживаться стиля жизни, который отличался бы от сложившегося в данном обществе (64). Правда, безработных среди новых европейцев оказалось действительно много, но не из-за того, что они не могли найти себе работу, а лишь потому, что выдаваемые им пособия по безработице превышали заработную плату за ту работу, на которую у них хватало исходной квалификации.