Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)
Шрифт:
– Согласились, Василий Дмитриевич. На все согласились. Выйдут тотчас с крестным ходом, священниками, и князь во главе.
Теперь не выдержал уже Семен:
– А где Евдокия с детьми?! Сказано же было с собой забрать сразу!
– Она, не гневайся, княже, давно из города убыла, еще до подхода ордынцев. Куда – не сказывали. Митрополит и она с детьми ушли. Правда, по секрету сказали, что пограбили их сильно, оскорбляли всяко, но выпустили.
Нельзя сказать, чтобы такое объяснение успокоило Семена, проще, если бы удалось Дуню с малышами сейчас под свое крыло забрать. А так думай теперь, где они. Отец не простит, да и
Но брат, кажется, забыл о Евдокии и племянниках, его интересовало положение в Москве. Степан спешно рассказывал, что творится в городе:
– Пограблено все, пьяных много, трудно тверезого найти… Злые все, как псы цепные, того и гляди друг на дружку бросятся.
Василию дослушать некогда, пора идти в шатер, сообщать хану.
Тохтамыш все так же полулежал, развалившись. Василий на входе крякнул, гадая, то ли и впрямь спит хан, то ли притворяется. Немного помолчал, но решил, что весть того стоит, и осторожно окликнул. Хан, не открывая глаз и не меняя застывшего выражения лица, вдруг произнес одно слово:
– Когда?
Василий понял, что не спал и уже все знает. То ли слух хороший, то ли вот этот возившийся рядом слуга уже все рассказал. Снова стало не по себе от такой тайной и неслышной тяжбы, что ведется вокруг.
– Тотчас, сказали.
– Сестру нашли?
И про это слышал? Или нет?
– Не нашли, она ушла из города давно.
Тохтамыш вдруг резко поднялся и строго глянул в лицо Василия. Сонного состояния как не бывало, словно и глаз не прикрывал. Вот и верь этим ханам…
– Вели своим людям строиться! – Лицо Тохтамыша исказила и мгновенно исчезла гримаса ухмылки. – Встречать будем!
Вроде хорошие слова сказал, почему же у Василия вдруг похолодело все внутри? Что хан задумал? Москва выйдет к нему с поклоном, хлеб-соль вынесут, не может же он их перебить? И вдруг отчетливо понял, что может! Он все может, потому что он здесь хозяин: и над этими глупыми москвичами, что сейчас выйдут из ворот навстречу, и над ним, Василием, тоже!
От такого понимания кровь застыла в жилах. Но что было делать? Бежать к стенам и кричать, чтобы не ходили? Броситься на самого Тохтамыша с мечом? Пасть на колени, умоляя не рушить его слово? Но хан слово не давал, его давал Василий. И Василия Дмитриевича будут клясть потомки за обман! И до того тошно стало князю из-за своего предательства, что чуть не завыл по-волчьи на всю округу.
Но в этот миг Тохтамыш обернулся к нему, и русский князь Василий Дмитриевич послушно, как собака, поплелся выполнять ханский приказ.
В Москве шли спешные приготовления. От ордынского хана передали, чтоб вышла Москва ему навстречу со своим князем во главе и с поклоном, мол, тогда даст Тохтамыш ярлык на московское княжение Остею и простит москвичей за неразумное сопротивление. Нашлись такие, кто не поверил в ордынскую жалость, но большинство поверило. Как не верить, если от князей Василия и Семена Дмитриевичей, шуринов прежнего князя Дмитрия Ивановича, обещание принесли!
Священники спешно облачались в парадные одежды, кое-кто из бояр, что еще оставался в Москве, тоже принарядились. Люд московский, поглядев на такое дело, и себе полез по сундукам, еще не разграбленным нежданными гостями. Однако посреди улицы близь Успенского собора разгорелся жаркий спор. Купец, что из приезжих,
Князя Остея отчего-то трясло, точно в проруби в зимний день искупался. Но он старался не подавать вида, держался крепко, даже командовал, кому за кем встать и как идти.
Наконец собрались. Впереди сам Остей, за ним сразу священники с крестами, бояре, что родовитей, потом что помельче, а потом и остальной люд. Сразу начались перебранки, кто кого главней, и требования не лезть вперед батьки в пекло. Стараясь не обращать внимания на эти разборки, Остей кивнул головой и первым шагнул в сторону ворот. Стража уже взялась за огромные бревна, чтобы высвободить тяжеленные кованые ворота и открыть их, как вдруг… от одного из боярских домов, что ближе к воротам, раздался истошный женский крик!
Все в ужасе обернулись туда. От крыльца им замахала руками какая-то женщина:
– Это Настасья рожает! Третий день мучается, криком изошла!
Перекрестившись: чтоб тебя! – двинулись. Широко распахнулись ворота, пропуская торжественную процессию. Вслед за князем Остеем выходили остальные, процессия постепенно выползала на заполье, вытягиваясь ниточкой. Ордынцы, видно, для безопасности отошли подальше. У Остея вдруг мелькнула мысль, что негоже вот так уходить далеко от ворот, мало ли что. Но обратного пути не было, тем более что первыми их встречали князья Дмитриевичи со своими людьми. Когда Остей увидел русских, чуть полегчало.
А в боярском доме муж уговаривал не могущую разродиться жену:
– Ты постарайся тут одна, а я побегу… Не могу я дома оставаться, когда там такое творится!
Дворовая девка, единственная оставшаяся дома (остальные тоже как ошалели, метнулись вслед за всеми к хану навстречу), махнула рукой:
– Иди уж, боярин, справимся без тебя! Чем ты-то поможешь? – И отвернулась к бедной женщине, уговаривая: – Ты тужься, Настасья, матушка, тужься, умучаешь ведь дите-то!
Та тужилась изо всех сил, но ничего не получалось. В другое время к повитухе бы опытной сбегать, но сейчас где кого найдешь…
А за стенами процессия приближалась к стоявшим почти вдоль их пути к хану ордынцам. И снова стало не по себе от этих двух шеренг, вытянувшихся по обе стороны дороги. Сам Тохтамыш с привычно каменным лицом наблюдал за Остеем. Василий стоял, опустив глаза долу: как смотреть в очи тем, кого сейчас убьют по его предательству? Но Остей шел, и ничего не случалось. Вот уже поравнялся с самим Василием, вот шагнул дальше, еще дальше…
Князь почти перевел дух и с облегчением поднял глаза, но не на идущих, а на хана. И в этот миг… Тохтамыш сделал всего одно движение, и оно никого не обмануло. Хан провел ребром ладони по шее! Глаза Остея стали не просто большими, они стали огромными. Его вытаращенные глаза вопрошали Тохтамыша: как же это?! И последней мыслью падавшего с пробитой грудью литовского князя было недоумение, ведь пленных князей не уничтожали! Никогда не убивали даже ордынцы! Отпускали за большой выкуп, но не убивали. По-че-му?!