Крах СССР
Шрифт:
Положение осложнялось тем, что советское общество находилось под сильным давлением манипуляции сознанием со стороны противника в холодной войне. За время после Первой мировой войны общественная наука США вела интенсивные исследования и разработки методов воздействия на массовое сознание. На основе этих разработок сложились новые технологии информационно-психологической войны. Советское общество и государство не были готовы к противодействию этим технологиям [46] .
46
Не готовы и постсоветские общества и государства — не хватает научной
В общем, никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создавал своего могильщика — массы обездоленных.
В 1989 г. 74 % опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехе перестройки «прилавки, полные продуктов». В этом ответе выражена именно потребность в образе, в витрине. Это ответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было и мясо, и масло. Им нужны были «витамины». В 90-е годы XX в. многие из них, реально недоедая, не хотели возвращаться в прошлое с его голодом на образы.
Предпосылки для этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении большевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные, почти религиозные образы: долга, Родины. В 50-е годы XX в. даже некоторые преподаватели МГУ еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновых шароварах. У них не было потребности в джинсах, но через пять лет она возникла у студентов. Выход из этого состояния «непритязательности» провели плохо. Не была определена сама проблема и ее критические состояния.
В 70-е годы заговорили о «проблеме досуга», но это не совсем то, да и дальше разговоров дело не пошло. Важной отдушиной был спорт, что-то нащупывали интуитивно (стали делать первые сериалы, «Семнадцать мгновений весны» имел огромный успех). Беда советского строя была не в том, что проблему плохо решали, — ее игнорировали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.
К проблеме голода на образы тесно примыкает другая объективная причина неосознанного недовольства жизнью в городском советском обществе начиная с 60-х годов XX в. — избыточная надежность социального уклада, его детерминированность. Порождаемая этим скука значительной части населения, особенно молодежи, — оборотная сторона высокой социальной защищенности, важнейшего достоинства советского строя. В СССР все хуже удовлетворялась одна из основных потребностей человека — потребность в неопределенности и выборе, в предвидении и проектировании будущего, в интенсивном активном воображении. Можно сказать, в приключении.
У старших поколений с этим не было проблем: и смертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. Более того, в течение полувека предыдущие поколения практически поголовно были вовлечены в творчество, причем высокого накала, — проектирование новых социальных форм.
А что оставалось, начиная с 60-х годов XX в., всей массе молодежи, которая на своей шкуре не испытала ни войны, ни разрухи, ни поиска форм новой общины (колхоза), ни перебора вариантов строительства школы, армии, большой науки? Для немногих— строительство БАМа, для многих— водка и хулиганство? Этого было мало. Риск и борьба возникали при трениях и столкновениях именно с начальством, с бюрократией, с государством, что и создавало его образ врага.
Нас в перестройке увели от этого вопроса, предложив внешне похожую тему политической
Вот самое простое: всех людей столкнули между собой на «рынке», как на ринге, и государство, как полицейский, лишь следит за соблюдением правил войны. Треть населения ввергнута в бедность и в буквальном смысле борется за существование — никаких иных приключений ей уже не надо. А остальным предложен рискованный лабиринт предпринимательства. Причем он доступен всем и поглощает страсть всех, кто в него входит, а вовсе не только крупных дельцов. Старушка, имеющая десяток акций, потеет от возбуждения, когда узнает по телевизору о панике на бирже. Живущий в каморке и сдающий свою квартиру «домовладелец» волнуется, что жилец съедет, не заплатив за телефон. Разбитые в уличной толчее очки потрясают бюджет среднего человека.
При этом Запад создал целую индустрию развлечений в форме «виртуальной войны». Одно из таких захватывающих шоу — политика. Другое — виды спорта, возрождающие гладиаторство (от женских драк на ринге до автогонок с обязательными катастрофами). И более безобидные — множественные телеконкурсы с умопомрачительными выигрышами. Миллионы людей переживают: угадает парень букву или нет? Ведь выигрыш 200 тыс. долларов! А теперь — компьютерные игры on-line, для «креативного класса». Часами просиживают, воюя по всему миру с аватарами, уже и огромные виртуальные деньги на кону, и даже реальные убийства.
На фоне этих драм и постоянных побед и поражений жизнь советского человека с его гарантированным благосостоянием (даже если бы оно было велико!) превращалась в бесцельное существование. Тошно жить, если очки стоят три рубля. Разбили — пошел и купил. Чтобы не было скучно, тебя уже нужно как минимум пырнуть ножом. Но в этой игре у нормального человека не бывает побед, одни поражения — и такая игра проблемы не решает.
Наконец, буржуазное общество создало целую промышленность масс-культуры. Обладая высокими техническими возможностями, она выносит на рынок очень соблазнительный продукт, идеологическое содержание которого целенаправленно принижает человека, делает его мышление инфантильным и сильно повышает восприимчивость к внушению. Трудно найти более примитивные фильмы, чем серия Стивена Спилберга «Индиана Джонс». Я видел фильмы этой серии в 90-е годы XX в. за границей в междугородных автобусах и, еще не зная, что Спилберг знаменитый режиссер, про себя ругался: скупые автобусные компании, закупают для показа самую дешевую дрянь. Поэтому я был поражен, узнав, что в США два фильма из этой серии держали рекорд выручки за первые шесть дней проката: «Индиана Джонс и храм Страшного суда» — 42,3 млн. долл. и «Индиана Джонс и последний крестовый поход» — 46,9 млн. долл.
Среднему человеку жить при развитом советском социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки советский проект в 60–70-е годы XX в. не предлагал. Более того, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее. И тут речь идет не об ошибке Суслова или даже Ленина. Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беда нации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проект не отвечал запросам общества благополучного— общества, уже пережившего и забывшего беду как тип бытия. Поэтому так легко оказалось заманить советского человека в мышеловку перманентной организованной беды, для многих реальной, для всех виртуальной, нагнетаемой телевидением и прессой.