Крах
Шрифт:
– Потом посмотрим, – через плечо бросил ему друг.
– Молодцы! – услышал Валентин голос старшины. – Справа по одному в расположение бегом марш, – скомандовал он.
Валя пошел обратно в школу прапорщиков сдавать рацию. Правая нога в щиколотке при каждом шаге отдавала острой болью. «Как теперь бег сдавать, – грустно думал Валентин. – Была бы заморозка, которой командный врач замораживал ушибы и вывихи, полученные в хоккее, можно было попробовать добежать, а так, скорее всего, вариантов нет».
Проходя мимо спортзала, Валя обнаружил, что после падения
– Нормально ты приложился, – будто прочитав его мысли, смехом встретил Валентина куривший на крыльце прапорщик. – Я думал, ты вообще не встанешь. А ты молодец, ковыляешь еще. С мордой-то что? – спросил он, когда Валя поднялся на крыльцо под свет фонаря.
– Не знаю. В роту приду, посмотрю. А что, заметно? – спросил он прапорщика, ставя в угол тяжелую радиостанцию.
– Ну, ты даешь! Вся морда в крови, а он спрашивает, заметно или нет. Иди, умойся хоть! А то Мурзилка сейчас увидит, его сразу кондратий хватит.
«Мурзилкой» за глаза курсанты прозвали начальника полковой школы подполковника Зюляева. Прозвище прилепилось к офицеру за его гражданский наряд, в котором он приезжал на службу и возвращался домой. Будучи невысокого роста и склонным к полноте, подполковник носил светлый укороченный плащик и смешной черный беретик с петелькой посередине. Со стороны в этом наряде Зюляев выглядел как интеллигент-художник, но кто-то из курсантов ловко подметил, что он как две капли воды похож на мультяшного героя, корреспондента Мурзилку. С того дня прозвище навсегда приклеилось к подполковнику.
– А где можно умыться? – спросил Валя.
– Там, по коридору, в конце справа, – пропуская курсанта внутрь и докуривая сигарету, махнул в глубину помещения прапорщик.
В умывальнике, только взглянув в зеркало, Валентин ахнул. Вся левая часть лица была в крови, даже ворот гимнастерки со свежим подворотничком был перепачкан каплями крови. Левая бровь опухла и опасно нависла над уже полузакрытым глазом. «Сдал проверку курсант Матвеев», – мысленно поздравил себя Валентин. В надежде, что все не так плохо, он попробовал позакрывать правый глаз, как бы прицеливаясь левым, тут же опухшая бровь начинала мелко трястись, и картинка в глазу дергалась и расплывалась. Смыв кровь и вытерев мокрое лицо рукавом бушлата, Валентин похромал в роту. Кому нужны его наизусть выученные инструкции и документы, если он ни бежать, ни стрелять не может, грустно рассуждал он. Конечно, младшего сержанта он получит, но проверку сдать на «отлично» уже не получится. Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги.
– Матвеев! Твою мать! Что это такое? – встретил Луговой курсанта на лестнице.
Валя молчал.
– Что с ногой, я тебя спрашиваю?
– Поскользнулся, – поднимая голову, ответил Валентин.
– Ты что, совсем охренел, воин! – заорал вдруг на всю лестницу старший лейтенант. – Что ты мне пиздишь! Говори, с кем подрался!
– Я упал, честное
– Какой, твою мать, прапорщик, ты рожу свою видел? – продолжал буйствовать Луговой.
– Видел. Я упал, товарищ старший лейтенант.
– Оружие сдавай и в каптерку бегом! Я сейчас приду, – проходя мимо Валентина вниз по лестнице, грозно посмотрев на его лицо, процедил Луговой сквозь зубы. – Упал он. Хоть бы врать научился, щенок.
– Ты где ходишь, тебя потеряли уже все, – на входе в роту дожидался его Владимир.
– Рацию сдавал.
– Дай посмотрю, – задрав голову друга, Каляев принялся рассматривать разбитую бровь Вали.
– Че там? – спросил, морщась, Валентин, когда Вовка пальцем надавил на бровь.
– Нормально все, дырка на пару швов, – со знанием дела ответил тот. – До дембеля заживет, – успокоил он друга.
«Сам знаю, что заживет, стрелять-то как», – подумал Валя.
– Пойдем порядок наводить, – отпуская голову товарища, развернувшись, позвал Владимир.
– Я думал, хуже будет, а тут только кость и кожа лопнула. Короче, фигня. Мне в каптерку надо, Луговой отправил.
– Ну держись, сейчас начнется: кто бил? кого бил? – остановился Каляев.
– Да уже спрашивал, – ответил Валя. – Сказал идти в каптерку ждать его.
– Держись, братан, – хлопнул по плечу друга Вовка.
– Разрешите войти, – постучав в дверь каптерки, спросил Валентин.
– Чего тебе? – оглянулся на него старшина.
– Луговой сказал здесь его подождать, – прикрывая за собой дверь, ответил Матвеев.
– Явление Христа народу! Ну-ка, подходи поближе! Что это с рожей? – усаживаясь по обыкновению на стол, произнес он.
Второй раз за утро и, скорее всего, не последний Валентин начал объяснять, как он упал возле спортзала. Все это время старшина, словно мяч, крутил его голову в разные стороны, разглядывая разбитую бровь.
– Левая бровь, значит, били правой, – задумчиво произнес он. – Это плохо, у нас практически все правши. Лучше бы ты под левшу попал, тогда бы сразу нашли, где ты упал, – вслух рассуждал он.
Валентин молчал, смысла объяснять не было никакого, все уже решили, что его кто-то побил.
– Ну что ж! – отпуская голову Валентина, произнес Филин. – Выбирай! Или сознаешься, кто тебя разукрасил, и идешь в наряд во второю смену один раз за драку. Или не сознаешься и идешь в наряд во второю смену до тех пор, пока не сознаешься. То есть надолго.
– Я упал, – тупо повторил Валя.
– Вот и договорились, – улыбнулся старшина и открыл журнал дежурств. Когда он вписывал фамилию курсанта уже в пятые или шестые сутки наряда, вошел Луговой.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – немного привстав со стула, обозначая некоторое подобие субординации, поприветствовал старшина офицера. – Кремень просто ваш боец, товарищ старший лейтенант, молчит как партизан на допросе. Ну ничего, походит во вторую смену, посмотрим, надолго ли его хватит, – радостно продолжил он.