Кракатит
Шрифт:
Девушка, засмеявшись, убежала. У Прокопа гудела голова; он старался вспомнить все, что произошло, но не мог. А девушка уже вернулась, щебечет что-то и подает ему зеркальце. Прокоп хочет поднять руку, но — бог весть почему, это не получается; девушка вкладывает ручку зеркальца в его пальцы, но оно падает на одеяло. Тут она побледнела, почему-то встревожилась и сама поднесла зеркало к его глазам. Прокоп увидел густо заросшее, почти незнакомое лицо; он смотрел, не понимая — и вдруг у него задрожали губы.
— Ложитесь, сейчас же ложитесь! — приказывает тоненький, почти плачущий
Прокоп опускается навзничь и закрывает глаза.
"Вздремну немножко", — думает он, и вокруг воцаряется приятная, глубокая тишина.
VIII
Кто-то подергал его за рукав.
— Ну, ну, — говорит этот кто-то. — Мы ведь больше не будем спать, правда?
Открыв глаза, Прокоп увидел старика — у него розовая лысина и белая бородка, очки в золотой оправе, поднятые на лоб, и чрезвычайно живые глаза.
— Не спите больше, глубокоуважаемый, — повторил старик, довольно с вас; а то проснетесь на том свете.
Прокоп хмуро оглядел этого человека. Ему еще хотелось спать.
— Что вам надо? — строптиво пробормотал он. — И… вообще, с кем имею честь?
Старик разразился хохотом.
— Разрешите представиться — доктор Томеш. Вы до сих пор не изволили обратить на меня внимание, не правда ли? Ну, ничего. Так как же мы себя чувствуем?
— Прокоп, — недружелюбно ответил больной.
— Так-так, — довольным тоном проговорил доктор. — А я думал, вы — Спящая Красавица. Ну, а теперь, господин инженер, — бодро продолжал он, — надо вас осмотреть. Ну, ну, не хмурьтесь.
Он вытащил из Прокоповой подмышки градусник и, довольный, промурлыкал:
— Тридцать пять и восемь. Голубчик, вы слабы как муха. Надо бы покушать, верно? Не двигайтесь.
Прокоп почувствовал прикосновение гладкой лысины и холодного уха — лысина и ухо елозили от плеча к плечу, от живота к горлу, и все время слышалось ободряющее мурлыканье.
— Ну, слава богу, — выговорил наконец доктор, спуская очки на глаза. — Справа еще незначительные хрипы, и сердце… ну, ничего, выправимся, не так ли?
Нагнувшись к Прокопу, он зарылся пятерней в его волосы, большим пальцем приподымая и опуская ему веки.
— Больше не спать, ясно? — приказал он, изучая зрачки пациента. — Мы получим книжку и будем читать. Съедим что-нибудь, выпьем рюмочку вина и… да не дергайтесь! Я вас не укушу.
— Что со мной? — робко спросил Прокоп.
Доктор выпрямился:
— О, теперь уже ничего. Слушайте, откуда вы взялись?
— Где?
— В Тынице. Мы подняли вас с полу, и… Откуда вы явились, голубчик?
— Не знаю. Из Праги, кажется, — с трудом соображал Прокоп.
Доктор энергично потряс головой.
— Из Праги, поездом! С воспалением мозговых оболочек! Да вы в своем уме? Вообще вы знаете, что это такое?
— Что?
— Менингит. Сонная форма, и вдобавок — воспаление легких. Сорок градусов, а?! С таким букетом, дружище, не ездят на загородные прогулки! А знаете вы, что… ну-ка дайте сюда правую руку, живо!
— Да это так… просто царапина, —
— Хороша царапина. Заражение крови, понятно? Вот когда вы поправитесь, я вам скажу, что вы были… что вы были осел. Извините, — добавил он с благородным возмущением, — я чуть было не выразился крепче. Интеллигентный человек, а не знает, что несет в себе три болезни с возможным смертельным исходом! Как вы только держались на ногах?
— Не знаю, — пристыженно прошептал Прокоп.
Доктору явно хотелось еще браниться, но он только проворчал что-то и махнул рукой.
— А как вы себя сейчас чувствуете? — строго спросил он. Чуть-чуть… придурковатым, не так ли? Ничего не помните, верно? А тут вот — этакая слабость? — И он постучал себя пальцем по лбу.
Прокоп молчал.
— Ну вот что, господин инженер, — заговорил снова доктор. — Не обращать внимания. Это состояние продержится еще некоторое время, ясно? Понимаете? Не утомлять мозг. Не думать. Все восстановится постепенно. Только временное расстройство, некоторая забывчивость, рассеянность — вы меня поняли?
Доктор кричал, обливаясь потом, нервничал, словно ругаясь с глухонемым. Прокоп внимательно следил за ним; потом спросил спокойно:
— Значит, я останусь слабоумным?
— Да нет, нет! — вскипел доктор. — Совершенно исключено! Просто… на некоторое время… потеря памяти, рассеянность, быстрая утомляемость и всякие такие признаки, ясно? Нарушение координации движений, поняли? Отдыхать. Покой. Ничего не делать. Благодарите бога, глубокоуважаемый, что вы вообще это пережили…
— Пережили… — повторил доктор, помолчав, и радостно, с трубным звуком, высморкался. — Слушайте, такого случая в моей практике еще не встречалось. Вы явились к нам в совершенном delirium [1][1] горячке (лат.)., свалились на пол, и — finis [2][2] конец (лат.)., мое почтенье. Что мне было с вами делать? До больницы далеко, а девчушка моя над вами того… ревела, и вообще вы пришли как гость… к Ирке, к сыну, не так ли? Вот мы вас и оставили у себя, понятно? Ну, ну, вы нам не помешали. Однако такого забавного гостя я еще не видывал. Проспать двадцать суток, благодарю покорно! Когда мой коллега, главный врач больницы, резал вам руку, вы даже не изволили проснуться, вот как! Спокойный пациент, ничего не скажешь. Впрочем, теперь это неважно. Главное, вы уже выкарабкались. — Доктор звонко хлопнул себя по ляжке. — Черт возьми, не спите! Эй, эй, голубчик, эдак вы можете уснуть вечным сном, слышите? Старайтесь же, леший вас побери, хоть немного перемогаться! Перестаньте спать, слышите?
Прокоп вяло кивнул; у него было такое ощущение, словно какая-то пелена протягивается между ним и всем окружающим, обволакивает все, гасит свет, глушит звуки.
— Андула — вина! — откуда-то издалека донесся до него встревоженный голос. — Принеси вина!
Быстрые шаги, говор — словно он где-то под водой — и вот прохладная струйка вина вливается в его горло. Прокоп открыл глаза: над ним склонилась девушка.
— Вам нельзя спать, — говорит она взволнованно, а ее длинные ресницы вздрагивают — словно в них отдается биение сердца.