Кракен

Мьевиль Чайна

Оба по-прежнему не решались объединять усилия с Гризаментом.

— Мы это выясним, — сказал Билли. — Давай разберемся, какова роль Коула во всем этом. — Он поднялся на ноги, пронзая слоистый от высвеченной пыли воздух, бросил взгляд вниз, на машины. — Что, черт возьми, там происходит?

Тату продолжал в том же духе. Его наемники бушевали и нарушали договоры, которые держались не одно десятилетие, не церемонились ни с чем в охоте за добычей,

которую держали в руках и потеряли.

Нацисты Хаоса, разумеется, ни во что не ставились. Кто их теперь боялся, тонущих, вопящих, вздрюченных? Фрилансеры, ничем другим не занятые рукоголовые и прочие были счастливы испытать себя, заняв вновь открывшуюся вакансию главных страшилищ, и пикеты СМП без всякой охоты исполняли эпизодические роли в этих яростных набегах и атаках ради создания репутации. Вати, поддерживая своих соратников, исчезал из башни над Кэмденом и возвращался, исчезал и возвращался, то налаживая дело, то терпя неудачи.

— Тату вконец уже охренел, — сказала Коллингсвуд. — Что он творит? С ним кто-нибудь говорил?

— Он не желает говорить, — отозвался Бэрон, затем надул щеки и выдохнул. — Мы, черт возьми, не можем его найти.

— Он в нашем разрешении не нуждается, — заметил Варди.

Все трое были одинаково угрюмы и замкнуты.

— Ну же, — сказал Бэрон. — Я не затем принял вас на работу, чтобы вами любоваться. Высказывайтесь.

— Ясно, что Тату объявляет нам войну, — сказал Варди. — Присылая сюдаГосса и Сабби. Разделываясь с нашими заключенными.

— А Дейн с Билли присылают кого-то в мой долбаный кабинет, — добавила Коллингсвуд.

— Значит, вас вторжение в кабинет больше всего волнует? — рассердился Бэрон. — Вас, Кэт, по-настоящемудостает лишь то, что кто-то рылся среди ваших карандашей…

Коллингсвуд уставилась на него.

— Да, — сказала она. — Это, а еще та фигня с чудовищной смертью.

Очередной обмен угрюмыми взглядами.

— Теперь на нас всем наплевать, — сказал Бэрон. — Мы между небом и землей. Это вредно для души, такое подвешенное состояние.

— Господи, босс. Воспряньте, мать-перемать.

— Мы ни хрена не добились. Билли и Дейн продвинулись дальше, чем мы.

— Так не пойдет, — вставил Варди. Он быстро моргал, подыскивая слова. — Сидеть здесь, как не знаю кто. Все вокруг нас так и носятся. Давайте используем чуть больше чертовой власти.Надо заставить их к нам являться. На наших условиях.

— И как же мы это сделаем? — спросил Бэрон. — Мы же не знаем, где прячется хоть кто-нибудь из них!

— Не знаем. Придется кое-что сделать. Смотрите: мы знаем,

что именно им известно. Во-первых, они знают о конце света. Во-вторых, что он случится из-за пропажи спрута. И в-третьих, что кто-то где-то там, по какой-то причине, все это замыслил. Значит, надо заставить гору прийти к Магомету.

Бэрон продолжал на него пялиться.

— Кто же здесь Магомет? — спросил он. — И где гора?

— Ни на какую гору я не полезу, — заявила Коллингсвуд.

— Нам надо их выудить, — сказал Варди.

— То есть мы, типа, будем удить гору? — осведомилась Коллингсвуд.

— Господи, да заткнетесьвы или нет?! — гаркнул Варди; Коллингсвуд не выглядела ошеломленной, но ничего не сказала. — Нужно забросить приманку — то, чего они хотят, то, чего они ждут.Что заставит их вылезти из укрытия? Ну, что заставит всех вылезти?

Он ждал, держа театральную паузу.

Коллингсвуд запустила пробный шар:

— Светопреставление.

— Вот именно. Они ждут конца света. Будет им конец света — мы поможем.

В Лондоне, Ересиополисе, такое всегда служило гвоздем программы. Каждые несколько суток предсказывали окончательную, вековечную ночь. Обычно ничего не случалось, и пророки съеживались от небывалого смущения при восходе солнца. Это было особым видом стыда, когда приверженцы, отныне бывшие, избегали смотреть друг другу в глаза среди неожиданных последствий «окончательных» событий — преступлений, святотатств, дебошей и распущенности.

Верующие пытались навязать вселенной свою версию конца. Даже нелепые мелкие группки могли добиться прорыва, провозглашая собственное Светопреставление. Считалось, что на ПСФС можно положиться в их обнаружении. Но Варди же говорил о том, что самые драматичные из этих Армагеддонов — Лондону следовало привыкнуть к такому загадочному множественному числу — становились событиями для некоего избранного общества. Зрительским спортом. Пропустить подобное означало бы совершить оплошность с точки зрения реальной теологии.

Существовали способы определить, какая группа на подъеме, а какая идет на убыль. Проделки с якобы последними ночами были чем-то средним между полевыми работами и общественными мероприятиями.

Бэрон и Коллингсвуд выглядели ошарашенными.

— Это не сработает, — заявила Коллингсвуд. — Ни один конец света не будет настолько грандиозен, чтобы вытащить всех в нужное время, с учетом того, что сейчас происходит. Потребуется состряпать что-то охренительно драматичное. А у всех сейчас ушки на макушке, все поймут, что это не по-настоящему. Не клюнут.