Красавица и генералы
Шрифт:
– Мы военные люди, пришел наш черед, - сказал он.
Макарий прибыл в Дмитриевский на четвертый день. Дома была одна Хведоровна, возилась с Павлой и Оксаной в курятнике. Ветер гнал по земле ошметки соломы, и она поблескивала под нежарким солнцем. В саду еще висели зимние "каменные" груши, краснел усыпанный ягодами куст шиповника у горожи, а за горожей ярко желтел тонкий кленок. Темный перепутанный шар перекати-поля прыгающими скачками несся по степи.
Макарий окликнул бабушку.
– Ой, боже ж
Павла и Оксана вслед за хозяйкой тоже закрестилась, испуганно глядя на приближающегося Макария.
– Тебе мерещится, Павла? - спросила Хведоровна.
– Мерещится, - сказала Павла. - А тоби, Ксана?
– Тож мерещится, - ответила Оксана. - Наш Макарий как будто. Еще лучше чем живой.
Он подошел к Хведоровне, протянул к ней руки, но она затряслась и взмолилась:
– Не чипай, Макарушка, пощади!
Вдруг что-то твердое ударило его сзади по голове. Он повернулся - Павла с деревянной лопатой таращилась на него.
– Дура! - крикнул он. - Ты что делаешь?
Павла кинула лопату, закрыла голову руками и запричитала:
– Ой, матинко мое, за шо нам такэ лихо!
В чистой горнице перед фотокарточками Александра Родионовича и Макария горели свечи. "Приазовский край" на последней странице сообщал телеграмму из действующей армии о гибели в бою известного южнорусского авиатора Макария Игнатенкова.
Однако Макарий был живым, и Хведоровна плакала, смеялась и больно шлепала его по спине тяжелой рукой.
Павла и Океана стояли в дверях. Широко раскрыв глаза, они беспрестанно улыбались.
– Когда похоронили? - спросил Макарий, показав глазами на карточку отца.
– Его с шахты не выдали, - с ужасом призналась Хведоровна. - Отпевали пустой гроб, Макарушка... В них пожар был, они штрек перегородили стеной, а он там остался.
Макарий долго смотрел на карточку. Он представил себе, как в огне отец бежит по подземной галерее, натыкается на стену, задыхается.
Карточка и свечи стали расплываться. Макарий заплакал. Его мысли перепрыгивали с одного на другое, то он видел изображение отца в форменном сюртуке с металлическими пуговицами, то подземелье, то горящие мосты над серебристо-серой лентой реки, то еще что-то совсем далекое, дорогое, когда ему было года три и он куда-то убегал от большого хорошего человека, а тот, смеясь, догонял.
Вот и не стало Александра Родионовича!
С приездом Макария для всех гибель Александра Родионовича перестала быть волнующм событием и о ней стали меньше говорить и думать. Лишь одна Хведоровна ходила и обращалась к покойнику:
– Сыночек мой! Солнышко ты мое! - И часто спрашивала у Макария, не надо ли чего ему, не хочет ли он покушать вареников или выпить вина.
– А помнишь, - говорила она внуку, - ты вот такэсенький был
Хведоровна заранее переживала его отъезд на фронт, в ней проснулось забытое первобытное чувство материнства, от которого она по привычке закрывалась работой, но теперь работа часто переставала ее занимать, и тогда Хведоровна превращалась в старуху.
Как и предполагалось, Макарий быстро заскучал. Вернувшийся из Таганрога дед попытался привлечь его к хозяйству, но Макарий, поправив черепицу на крыше курятинка, от других дел отказался, и Родион Герасимович засопел и обиженно бросил:
– Ахвицер, туды твою!
Старик не мог смириться, что внук равнодушен к его хутору, даже обвинил Макария в отсутствии патриотизма, что выразил весьма просто, спросив, за что тот воюет с германцем, ежели не за право быть хозяином в своем доме?
– Я воюю за то, - ответил Макарий, - чтобы ты мог продавать яйца и кур аж за границу.
– Тьфу! - сказал Родион Герасимович. - Да зараз я прикуплю десятин, построю еще курятник... Мне каждая курка золотые яички несет. Для кого я стараюсь?
Зато с матерью было просто. Анна Дионисовна понимала, что чудом воскресший сын давным-давно не принадлежит ей. Не обошлось без тревожных вопросов. Но энергичные ответы Макария, фигурка Богоматери - подарок Рихтера и привет всех авиаторов дали ей понять, что лучше всего поверить словам сына. И она поверила.
– Я хочу, чтобы ты выступил в нашем училище, - твердо сказала Анна Дионисовна. - Сделай это в память отца. Хорошо?
– Зачем? - спросил он, чувствуя, что мать как будто хочет похвалиться его погонами и крестами.
– Твой долг защитника отечества, - улыбнулась она. - Посеять зерна мужества и отваги. Мои ученики - это дети простых людей, им тоже надо знать, что есть герои.
Она сама могла посеять эти зерна, женщина, у которой только что погиб муж и каждый день могли убить сына. Он согласился сделать ей такое одолжение, коль ничего другого она не желала.
Только сперва он поехал в гимназию к младшему брату. И оказалось малышу уже четырнадцать, и никакой он не малыш, а юноша в гимнастерке, с траурной повязкой на рукаве, с любовью и восторгом глядевший на Макария.
– Ты насовсем? - спросил Виктор.
На мгновение Макарий вспомнил Васильцова, в том тоже была наивность.
– Какой, к черту, насовсем! - грубовато ответил он. - Разве я калека? Отпуск дали.
Он отстегнул шашку, скинул фуражку и шинель. Девушка-прислуга (наверное, из хохлушек - высоколобая, чернобровая) помогла ему и тоже смотрела во все глаза. Вышла хозяйка пансиона, жена директора частной гимназии, помнившая, должно быть, Макария. У нее были круглые глаза и короткие, остро поднимающиеся вверх брови, прозвище - Кошка.