Красавица
Шрифт:
— Признательны? Милорд, вы не оставили мне выбора! Или отец должен был отдать жизнь за какую-то несчастную розу?
— Значит, ты меня ненавидишь? — В грубом голосе послышалась печальная задумчивость.
Я снова смешалась.
— А вы дали мне повод вас полюбить?
Совесть тут же напомнила мне о прекрасном ужине, о королевских покоях — а самое главное, о книгах. Внезапно пришло озарение: если я здесь в качестве лакомого блюда, какой прок Чудищу обеспечивать меня по меньшей мере годовым запасом книг?
Массивный силуэт в кресле шевельнулся. Теперь я четко разглядела обтянутое бархатом колено. В темноте блеснули
— А если я скажу, что отпустил бы твоего отца домой целым и невредимым, явись он ко мне сегодня один?
— Отпустили бы?! — Голос мой сорвался. — То есть я пришла напрасно?
Силуэт качнул массивной косматой головой.
— Нет. Не напрасно. Отец вернулся бы домой, ко всеобщей радости, но ты так и не простила бы себе, что отправила его на верную гибель. Муки совести стали бы настолько невыносимы, что в конце концов ты стала бы избегать отца, который вызывает их одним своим видом. Возненавидев себя, ты лишилась бы покоя и счастья, а вслед за ними — разума и сердца.
Моя усталая голова отказывалась воспринимать такие сложности.
— Но… не могла же я отпустить его одного, — пробормотала я в замешательстве.
— Именно, — подтвердило Чудище.
Я задумалась.
— Вы, получается, видите будущее?
— Не совсем. Зато вижу тебя.
— А я вас, милорд, совсем не вижу, — осмелилась посетовать я, не найдя, что еще ответить.
В темноте снова блеснули глаза.
— Действительно. Мне подобало бы встретить тебя еще днем, но я счел, что при свечах первое знакомство пройдет легче. — Чудище поднялось, выпрямляясь в полный рост — неторопливо, однако я все равно отпрянула. Росту в нем было футов семь, не меньше, с сообразными плечами и торсом. Будто огромный северный черный медведь, который одним ударом тяжелой лапы ломает охотнику хребет. Минуту он постоял не шевелясь, давая мне опомниться, а потом с шумным, как порыв бури, вздохом, взял канделябр со стола. Свечи вспыхнули, озарив его лицо, и я со вскриком уткнулась в ладони. Услышав, что он делает шаг ко мне, я отскочила, отводя взгляд, будто олень, испугавшийся хрустнувшей ветки.
— Тебе нечего бояться, — смягчив, насколько возможно, свой грубый голос, успокоил чудовищный зверь.
Помедлив, я подняла голову. Чудище застыло напротив, глядя на меня. Наверное, это и пугало в нем — человеческие глаза. Мы постояли, рассматривая друг друга. Нет, на медведя не похож. Однако описать его словами я бы не взялась. Некое представление, пожалуй, можно получить, вообразив древо Иггдрасиль в зверином обличье.
— Прости, — сказало он. — Я несколько близорук. Можно, я взгляну на тебя поближе? — Увидев, что Чудище снова делает шаг ко мне, я попятилась, отступая к балкону, и, нащупав пальцами перила, замерла, как загнанная лань, которой слепит глаза свет охотничьего фонаря.
— Вы… вы не собираетесь меня есть? — дрожащим голосом пролепетала я.
Чудище остановилось как вкопанное, и канделябр слегка поник в его руке.
— Есть? — с неподдельным ужасом переспросил хозяин замка. — Разумеется, не собираюсь. С чего ты взяла? Разве тебя здесь плохо приняли? Или я чем-то напугал тебя, чего могу избежать впоследствии?
— Просто… я не видела других причин, по которым вы хотели бы меня здесь видеть.
— Разве я не
Любопытство победило страх и правила приличия. Воодушевленная учтивостью Чудища и тем, что не обязательно смотреть ему в лицо (если не запрокидывать голову, взгляд мой все равно не поднимался выше пуговиц камзола), я отважилась спросить:
— Тогда зачем?
— Мне не хватает общества. Здесь временами очень одиноко, не с кем словом перемолвиться, — не задумываясь, ответило Чудище.
Видимо, на лице моем отразилась внезапная жалость, потому что Чудище, снова приподняв канделябр, шагнуло ближе, и я посмотрела на него уже почти без страха, не решаясь, правда, отпустить балюстраду. Однако под его долгим и пристальным взглядом мне снова стало неуютно. Выражения его лица я не понимала из-за непривычности облика.
— Я… я надеюсь, вы не приняли всерьез мое дурацкое прозвище? — спросила я. Вдруг он разозлится, увидев, что я совсем не Красавица, и прикончит меня за обман?
— Дурацкое? Почему же? По-моему, оно отлично подходит.
— Нет, что вы! — Настала моя очередь впадать в неподдельный ужас. — Уверяю вас, внешность у меня самая заурядная.
— Разве? — задумчиво протянуло Чудище и, отвернувшись, поставило канделябр в пустую нишу посреди увешанной гобеленами стены. Коридор сиял огнями, словно бальный зал, хотя в комнате, из которой мы вышли, по-прежнему царил полумрак, чуть подсвеченный неярким пламенем в камине. — Я, конечно, давно не бывал в свете, но вряд ли зрение мне настолько изменило.
Не припомню, когда в последний раз за одну беседу мне удавалось дважды лишиться дара речи. Наверное, переутомление сказывалось сильнее, чем я полагала.
— Значит, Красавица — это прозвище? А как же тебя зовут по-настоящему?
— Онор.
Длинные белые клыки обнажились в подобии улыбки.
— Онор. Честь. Что ж, приветствую обеих — и Красавицу, и Честь. Мне повезло вдвойне.
О боже, подумала я и вспомнила кое-что сказанное Чудищем ранее.
— Если вам просто не с кем было поговорить, почему вы не оставили отца? Он куда более интересный собеседник.
— Гм-м, — протянуло Чудище. — Наверное, я предпочел бы девушку.
— Да? — забеспокоилась я. — Почему?
Хозяин замка прошествовал обратно к двери и встал, склонив голову и сцепив руки за спиной. Молчание обручем сжимало сердце.
— Мне нужна жена, — тяжело вздохнуло Чудище. — Выйдешь за меня замуж, Красавица?
Страх, почти притихший, всколыхнулся снова, готовый обернуться паникой.
— Замуж? И что мне на это ответить?
— Да или нет. Отвечай смело, — не поднимая головы, попросил хозяин замка.
— Нет, Чудище, нет! — воскликнула я и собиралась уже пуститься наутек, но представила, как оно гонится за мной по коридорам, и замерла на месте.
— Что ж, — произнесло Чудище после долгого напряженного молчания. — Тогда спокойной ночи. Спи сладко, Красавица, и помни: тебе нечего бояться.
Я не шелохнулась.
— Иди же, — поведя рукой, велело Чудище. — Тебе ведь хочется сбежать, я вижу. Я не стану тебя преследовать. — Он удалился в свою комнату, и дверь начала закрываться.