«Красин» во льдах
Шрифт:
Потом Чухновский говорил о том, что наступил момент, подходящий для выгрузки самолета на лед и начала воздушной разведки.
Летчик предложил «Красину» подойти к ледяным полям берегового припая и выгрузить на лед самолет и всю летную партию.
— Здесь на льду будет создана база, с которой мы сможем вылететь на помощь группе Вильери.
О том, что происходило за «закрытыми» дверями совещания, становилось известно и нам, журналистам. Решение еще не было принято, как мы уже знали о предложении Чухновского и, признаться, всячески приветствовали его. Кое-кто из нас стал было даже готовить текст очередных радиопосланий
Чухновский согласился со своими товарищами, и решение, таким образом, было единогласным.
Надежд на обход Семи Островов оставалось, правда, немного. Наши радисты связались с «Читта ди Милано» и запросили итальянцев, не известно ли им состояние льдов к северу от Семи Островов? Увы, ответ был неутешительным.
Я привожу этот печальный ответ:
«Наши самолеты летели к северу и востоку от Кап-Платена до Лей-Смита. Они могли видеть Семь Островов, но туман не позволил наблюдать состояние льда к северу от этих островов. Однако они могли видеть, что состояние льда ухудшалось по направлению к северу».
Обойдем ли мы эти зловещие Семь Островов?
Радио не приносило нам утешения. Единственной приятной новостью в этот день было сообщение норвежцев о том, что они ведут энергичные поиски Руала Амундсена и двух его спутников в районе Медвежьего острова. Никто не сомневался, что авария самолета Амундсена могла произойти только в этом районе. Норвежский крейсер «Тореншёльд» искал Амундсена к северо-западу от Медвежьего острова. Красинские матросы знали, что все радионовости поступают ко мне, так как на моей обязанности было составлять бюллетени. Поэтому стоило мне показаться на палубе или в матросском кубрике, как меня тотчас же обступали и начинали расспрашивать, что сообщают с «Тореншёльда» и нет ли надежд на спасение великого норвежца.
Само собой разумеется, имя Руала Амундсена было среди нашего экипажа более популярно, чем имена аэронавтов дирижабля «Италия».
В ушах каждого из нас продолжал звучать незабываемый крик простых норвежских людей, когда мы шли вдоль берегов Норвегии:
«Спасите нашего Амундсена!»
Этот крик невозможно было забыть.
Но, увы, об Амундсене ничего не было слышно, так же как и о его молодом соратнике Финне Мальмгрене.
Не удастся ли нам найти группу Мальмгрена к северу от Семи Островов? Решение обходить эти острова уже было принято. Но наступила пауза для подготовки к очередной схватке со льдами. И, пока «Красин» стоял на месте, Воронцова, Суханов, радист Добровольский и я решили по штормтрапу спуститься на лед. Впервые на арктический лед!
Что касается Воронцовой, то можно не сомневаться, что она оказалась первой в истории женщиной на льду в районе Семи Островов!
Снег был твердый. Когда его сжимали в руке, он вовсе не разжижался, а оставался сухим, упругим комком. Воронцова подошла к большому торосу, разгребла снежный покров руками, одетыми в рукавицы, и из места, которое она разгребла, полилась нежнейшая светящаяся голубизна. Все время, что «Красин» стоял возле этого куска ледяной пустыни, торос продолжал светиться,
Невдалеке бледно зеленела просторная полынья, у края которой лежал черный тюлень, спокойно рассматривавший нас. Мы шли к тюленю, проваливаясь в снегу, стараясь не разговаривать, чтобы не испугать зверя.
Тюлень смотрел на четверых, которые шли к нему, и не двигался. Приятно было ходить по большому пространству, хотя пространство было обманчиво, почва под ногами проваливалась и то, что служило почвой, в действительности — только вода океана, обращенная в лед.
С мостика корабля раздался тихий свист. Мы оглянулись. На мостике стоял штурман Бачманов, направлявший винтовку в сторону тюленя.
После выстрела тюлень заметался на брюхе, ударял блестящим хвостом по льду и бешено крутил головой. Бачманов выстрелил снова. Тюлень рванулся и бухнул в полынью. Он остался лежать в зеленой воде, перевернутый на спину, окрашивая кровью зелень воды. Убийство животного было бессмысленным. Мы чувствовали себя виноватыми в том, что не помешали Бачманову.
Не сговариваясь, молча пошли обратно. По штормтрапу взобрались на борт и в последний раз взглянули на необыкновенный торос, который светился, как большая синяя лампа.
В кают-компании Джудичи произносил очередную громкую речь о «современной гуманной цивилизации».
Джудичи, итальянец по национальности, не был поклонником Муссолини. Время от времени он позволял себе кое-какую критику и шуточки по его адресу. Но это не мешало ему сотрудничать в одной из самых больших газет фашистской Италии. Он был ее берлинским корреспондентом, и весть о гибели дирижабля «Италия» застала его в Германии. На нас он производил впечатление человека без каких-либо твердых политических убеждений. Возможно, он предпочел, чтобы его газета была какого-либо другого направления, но, если газет другого направления в Италии нет, что ж, приходится сотрудничать в тех, что есть!
Спор в кают-компании разгорался. Мы все, советские журналисты — Шпанов, Южин, Суханов, корреспондент «Комсомольской правды» Кабанов и я, — стали ему возражать. О какой гуманной цивилизации может быть речь, когда Европа ощетинивается частоколом вооружений! Пораженная в первой мировой войне, Германия изнемогает под тяжестью репараций, которые наложили на нее победители. В самой Германии уже нарождается темное движение нацизма, зловещее имя Гитлера уже начинает мелькать в газетах. Страны отгораживаются одна от другой. Весь мир представляет собой картину раздоров и несправедливости. Китай разодран на части изменниками генералами, истекает кровью в многолетней гражданской войне. Политические убийства становятся обычными в странах «гуманистической» Европы…
Но Джудичи потирал руки, весело улыбался и говорил, что так это все и нужно. Если бы всего этого не существовало на свете, что бы тогда делали журналисты? О чем тогда писать?
О чем? Ну, у нас, советских журналистов, всегда есть о чем писать и помимо войн, убийств, репараций. И, не будь на свете всех этих зловещих явлений, мы еще больше смогли бы писать о том, что нас увлекает. Я напомнил о Днепрострое, который только-только начинал тогда строиться. Ровно год назад — в июле 1927 года — я побывал в Кичкасе, у города Запорожья, и описал места, где должна быть воздвигнута самая большая в Европе плотина и залиты знаменитые днепровские пороги.