Красиво жить не запретишь

Серова Марина Сергеевна

Проснулась я довольно рано для своего состояния — в половине седьмого утра. Надо было сходить к проводнику, спросить, во сколько мы прибываем, да и к Никуленко заглянуть не помешает — проведать. Я с трудом оторвала голову от подушки, сделав чудовищное усилие над собой, села. Похмелье было тяжелейшее, голова болела, стук колес поезда просто сводил меня с ума. Я пожалела, что вчера прогнала Диму, сейчас его можно было бы послать и к проводнику, и к Никуленко… и за минеральной водой.

Раздался стук в дверь. Я открыла. На пороге стоял

Дима. Вот и вспомни его… Дима прошел в купе и сел за столик. Под его ногами загремела пустая бутылка из-под водки. Дима болезненно сморщился.

— В твоем возрасте, — сказала я, еле ворочая языком, — так пить нельзя.

Дима страдальчески посмотрел на меня. Я страдальчески посмотрела на него.

— Так пить нельзя в любом возрасте, — хрипло ответил он.

То, что было у него на голове, напоминало диковинное гнездо большой птицы.

— Димочка, — попросила я, — сходи, пожалуйста, купи минеральной воды. Если не трудно.

— Трудно, Таня, — сказал он тоном партизана, идущего взрывать поезд. — Трудно, — повторил он и вышел из купе.

Я тоже поднялась. Честно говоря, меня сильно беспокоило, не сбежал ли Никуленко. На его месте, к примеру, я удрала бы при первой же возможности. Притом что вчера вечером таких возможностей было, как говорится, завались. Да, напрасно, напрасно я вчера «расслабилась».

Я проследовала в туалет, как могла, привела себя в порядок и минут через десять уже стучалась в дверь никуленковского купе.

Ни звука в ответ.

Черт возьми, неужели он сбежал? «Дура, дура проклятая, — ругала я себя, — устроила себе праздник жизни, все же в руках было…» Я постучала еще раз.

Нет ответа. Неужели?..

В двери щелкнул замок, она отворилась. Есть ты, Господи! У меня отлегло от сердца. В проеме двери показалась унылая физиономия Никуленко. Он пропустил меня вовнутрь, сел за столик и отвернулся к окну.

— Вы думали, я сбегу? — проговорил он, не глядя на меня, — я слишком заметный человек, чтобы находиться вне закона. А хотел бы — сбежал. Вон вы как вчера со своими «сотрудниками»… Жаль, конечно, в тюрьму садиться, но что поделаешь? Может быть, все еще обойдется, культурная общественность шумиху подымет — я ведь не виноват.

Григорий Львович сидел в застегнутом на все пуговицы костюме, его плащ лежал на столике. Напротив него на нижней полке громоздились чемоданы и ящики с героиновым вареньем.

— Через час прибываем, — сказал он, все так же глядя в окно, — два часа назад должны были приехать. Опаздываем.

Честное слово, мне его даже жалко стало. Ведь мужик-то, если посудить, ни в чем не виноват. А легко может по двести двадцать восьмой загреметь. От трех до семи лет с конфискацией имущества или без оной.

— С ментами я поговорю, — попыталась я его успокоить, — скажу им, что вы сами мне во всем признались.

Никуленко молчал.

Я тоже не знала, что мне говорить.

— Оставьте меня одного, пожалуйста, — сказал наконец он.

Я

молча вышла. В коридоре меня ждал Дима с двумя бутылками минеральной воды. Одну он уже ополовинил.

— Ну как он там? — спросил Дима, протягивая мне бутылку со спасительной жидкостью.

Я пожала плечами:

— Как… Сидит.

— Готовится, значит, — коротко хохотнул Дима. Потом посерьезнел: — Вот уж не думал, что десять лет у рецидивиста под начальством проходил.

— Он не рецидивист, — сказала я.

Дима почему-то начал меня раздражать. Похмелье, что ли, так действует? Как и Никуленко, мне хотелось побыть одной.

— Я пойду в купе, посижу перед приездом. Голова очень болит, — и закрыла дверь перед самым Диминым носом. Потом на секунду приоткрыла ее. — За минералку спасибо.

Я щелкнула дверным замком и села за столик. Вот ведь незадача — и заказ выполнила, и усилий к этому особых не прилагала, а все равно что-то не то. На душе муторно.

«Что же ты, — подумала я про себя, — на поезде покаталась, выпила, потрахалась, бабки срубила — и домой? Отдыхать? А Никуленко? Толковый мужик, заслуженный, Союзом художников десять лет руководил, на нарах будет пыхтеть?» Хотя «на нарах» — это еще вилами по воде… Но… Жалко мне было его, не знаю почему, а жалко. Наверное, женское начало во мне взыграло, какой-нибудь материнский инстинкт.

«Стоп! — вдруг подумала я, — к черту материнский инстинкт. Если Никуленко совершенно ни при чем, как погиб Нубин, кто его убил?»

Внезапно я вспомнила о своей похмельной жажде и открыла бутылку с минеральной водой никуленковским консервным ножом. Несколько раз глотнула прямо из горлышка. Стаканы стояли на столе, но к ним прикасаться не хотелось — на донышках плескались остатки водки. Я глотнула еще раз и задумалась.

Может быть и такое, что Никуленко всю дорогу пасли те, кто отвечал за сохранность перевозки, они и убили Нубина, заметив, что последний слишком много времени уделяет Григорию Львовичу. Но я тоже часто заходила к Никуленко — и жива. Да и убит Нубин как-то не профессионально. Явно работал какой-то любитель. И надо сказать, что сам Михаил Георгиевич Нубин личность довольно темная. На моей стороне он работал или нет?

Голова моя, переполненная тяжелыми мыслями и алкогольным дурманом, отказывалась соображать. Не исключен вариант следующий: Никуленко меня безбожно обманывает — это он застрелил Нубина, который чем-то выдал себя в разговоре, это он совершенно сознательно везет героин в Тарасов. Ну в таком случае я — доверчивая дура, а он превосходный артист. Но это, конечно, маловероятно, уж я-то в людях разбираюсь.

Я достала из мешочка свои гадальные кости. Что мне на все это скажет Судьба? Убирать со стола не было сил, и я кинула кости на пол. Словно в ответ на столь бесцеремонное обращение, они раскатились по разным углам купе, заставив меня лазать по полу на карачках, собирая их. Нашла, наконец: