Красная карма

Гранже Жан-Кристоф

Мерш сразу приступил к делу:

– Ты уже видел труп. Ну и что ты об этом думаешь?

– Жутковатая картина. Напоминает Алжир – взрыв в «Милк-Баре» [37] , когда несколько парней…

– Можешь не продолжать, я тоже там был.

Берто подцепил свою чашку за ручку и поднял ее, словно провозглашая тост в память о старых добрых временах.

– Проблема в том, – сказал Жан-Луи, – что девчонка была студенткой. Ты представляешь, как мы будем расследовать дело в той среде?

37

30 октября 1956 года в алжирском кафе-мороженом Milk Bar

Зохра Дриф-Битат (р. 1934), участница алжирского Фронта национального освобождения, совершила террористический акт; в результате взрыва погибли три человека, несколько десятков пострадали.

Берто усмехнулся, и его жирный подбородок затрясся над воротом водолазки канареечного цвета.

– Тебе придется прочесать квартал, чтобы найти свидетелей, – сказал Мерш. – Учти, что ее убили после возвращения с демонстрации, иначе говоря, во второй половине ночи. Наверняка кто-нибудь должен был хоть что-то заметить.

– Jawohl, Herr General! [38]

Мерш вопросительно поднял бровь.

– Я следую популярному лозунгу – «Спецназовцы – гестаповцы!», – пояснил Берто, вскинув руку в нацистском приветствии. – И желаю быть на высоте моего нового положения.

38

Слушаюсь, господин генерал! (нем.)

– Сейчас не время ерничать, Берто. Мне кажется, ты еще не проникся серьезностью ситуации. В этом деле мы с тобой одни, больше никого не будет. Обстановка такая, что всем плевать на девчонку, разделанную, как свинья, неизвестным психом. Вот если бы ей разнесло голову гранатой…

– И значит?..

– Значит, ты должен найти свидетелей, а я пока займусь родственниками жертвы.

Берто встал; он был не из тех, кто долго рассуждает.

– Где я смогу тебя отыскать?

– Оставляй сообщения в кафе «У Мартена», знаешь такое?

– Знаю.

– И с завтрашнего дня обоснуемся в Божоне.

– Почему в Божоне?

– Обстановочка там подходящая. Ты как сюда добрался?

– На «дофине».

– Это где ж ты добываешь бензин?

– Личные связи…

Мерш протянул руку:

– Давай сюда ключи. Я ее реквизирую.

Берто расхохотался:

– А я на тебя жалобу подам за превышение должностных полномочий!

21

«Дофина» оказалась обыкновенной раздолбанной колымагой.

С первого взгляда создавалось впечатление, будто кто-то взял автомобильный мотор, накрыл его большой консервной банкой и сунул внутрь четыре клеенчатых сиденья. Прекрасный экземпляр! Более того (вернее, менее): ее хлипкий корпус был весь в трещинах. Одно только хорошо: машина была не их черно-белой служебной расцветки.

Мерш оставил возле дома убитой дежурного полицейского, посоветовав ему переодеться в штатское, если он не хочет, чтобы ему запустили в голову булыжник или облили из ведра мочой с верхнего этажа. В этом квартале добрую половину квартир снимали студенты.

Мерш проехал к набережным, опустил ветровое стекло и с удовольствием вдохнул свежий воздух Пятого округа с привкусом сумерек, камня и асфальта. А заодно (почему бы и нет?!) с ароматами всех прошедших веков, коими дышали эти узкие улочки… Именно в их лабиринте он и отыщет своего убийцу – несмотря на события в городе, несмотря на скудость средств, несмотря на атмосферу враждебности…

Он попытался мысленно вернуться к подробностям дела. Нет, не получается. Тогда он сосредоточился на Помпиду и его махинациях с профсоюзами. Тот же нулевой результат.

И наконец,

ему пришла на ум SAC – пресловутая Служба гражданского действия. Эта группировка стала жуткой проблемой для де Голля, язвой на теле общества, от которой он никак не мог избавиться… Генерал, несомненно, обладал большими достоинствами (о чем свидетельствовала вся его политическая карьера), но наряду с этим у него были и дурные привычки, в частности стремление решать самые больные проблемы радикальными, совершенно незаконными методами, и притом втихую.

Взять хотя бы эту SAC: вместо мозгов у этих молодчиков куча дерьма, лексикон из какой-нибудь сотни слов, ненависть в чистом виде (впрочем, какая уж тут чистота: продажность, коррупция, страсть к наживе, жажда власти, хронический садизм и т. д.), а главное – да-да, главное! – все это на фоне такой невообразимой глупости, как Общий рынок. Вот что такое эта распрекрасная SAC – подлинная, гнусная…

Кучка фашистов, готовых ради Генерала на что угодно, – они даже не осознавали подлинного масштаба своей рабской услужливости. Рецидивисты, маргиналы, бывшие оасовцы (те самые, которые прежде намеревались ухлопать самого де Голля) – словом, подлое отребье… Эти сволочи подтачивали Пятую республику, как термиты точат какой-нибудь старинный секретер эпохи Людовика XV…

В конце шестидесятых годов все полицейские ненавидели эту подпольную шайку, непрерывную участницу всяких гнусных дел – похищений, убийств, запугиваний и вымогательств… Членов ОАС называли «тайной агентурой», и Мерш сразу отметил, что их часто величали именно так – в женском роде, – словно желая подчеркнуть грязную, мерзкую сторону их деятельности; так обычно говорят о половой тряпке или о мусорной куче.

С того дня, как Мерш получил свое трехцветное удостоверение полицейского, он начал собирать досье на их незаконную деятельность в самые разные периоды. И всякий раз ему советовали «не слишком приглядываться» к этой организации. Однако Жан-Луи не терпелось их прижучить; он знал, что в один прекрасный день сведет с ними счеты с помощью своего сорокапятимиллиметрового дружка. Решив разом две проблемы. И никто не станет оплакивать этих мерзавцев, даже следствие не откроют. Но оставшиеся в живых не успокоятся, они захотят свести счеты сами…

Вдали, за рельсами наземного метро, показался на фоне заходящего солнца Институт судебной медицины, и Мерш мысленно вернулся к своему расследованию. Он надеялся, что сегодня вечером застанет судебного медика за работой.

Ибо в этом прекрасном мае мертвецы были единственными, кто не устраивал забастовок.

22

Институт судебной медицины был старинным учреждением. Иными словами, он возник еще в двадцатые годы. Монументальное кирпичное здание высилось на берегу Сены: казалось, оно купается в ее водах, и это отражение цвета сырого мяса производило довольно-таки мрачное впечатление. Зато внутри здание выглядело совсем иначе: интерьер сверкал белой кафельной облицовкой. Эта керамическая атмосфера неизменно наводила Мерша на печальные мысли о каких-то жутких секретных опытах, подобных тем, что проводились в нацистских концлагерях Второй мировой. Не очень-то приятное сравнение, особенно для судебных медиков, которых Мерш прекрасно знал и которые не причинили бы вреда даже трупной мухе.

– Это ты занимаешься девочкой?

Мерш ожидал в коридоре, словно в приемной врача, притулившись между двумя металлическими каталками.

– Привет, Герен, – сказал он, вставая. – Я обнаружил этот труп сегодня днем при довольно странных обстоятельствах.

– Пошли со мной.

Даниэль Герен был красивым мужчиной лет пятидесяти, с густой полуседой шевелюрой и пышными бакенбардами. Он шел, втянув голову в плечи и зажав в зубах сигарету, а руки держал в карманах халата, выставив наружу большие пальцы, словно стволы револьверов из кобуры.