Красная каторга
Шрифт:
Красноармеец посмотрел на них взглядом, означающим «эх, темнота» и сказал:
– И правда. Бабы лучше вас понимают дело. Как волки. Знамо, что как волки. Коллектив, а не хутор, вот это настоящее житье.
Паренек хотел было продолжать, но я отвлек его своими расспросами мужиков как идет хозяйство, много ли скота, как обстоят дела с севооборотом.
Мужики народ осторожный. Хвалить свое житье сразу они не станут – кто его знает, что за человек. Нахвалишь свое житье, а там смотришь цоп – и налог прибавят. Красноармеец оказался, конечно, более откровенным.
– Что и говорить – деревня богатеть
Второй крестьянин с неудовольствием взглянул на красноармейца.
– Ну, насчет богатеть это ты здорово хватил, – говорил он, – ну, однако хозяйство поправляется. Коли так будет и дальше – ничего, дела пойдут на поправку. Налоги — вот больно уж велики.
Опять завязывается спор с красноармейцем относительно налогов.
Мы подъезжаем к городу Грозному.
Большой южный город Грозный лишен растительности, гибнущей от нефти. Нефть пропитала всю землю и даже плавает по реке жирными пятнами. Густые толпы рабочих движутся непрерывно по тротуарам и в воздухе стоит крепкая матерная ругань.
Случайно на улице встречаю старого сослуживца, землемера-казанца. Он мне очень обрадовался:
– Где же вы были в эти смутные годы, Семен Васильич?
Я оглянулся назад и сказал вполголоса:
– Извините, дорогой мой – я уже восемь лет как Лука Лукич Дубинкин.
Приятель весело рассмеялся.
– Ну, в этом нет ничего удивительного... Не вы первый, не вы последний. Самое главное – уметь уничтожать неувязки жизни, а остальное приложится.
Мы вспоминаем старых друзей, погибших наг полях битв, неудачников, попавших в подвалы.
Улица вливалась в торговую площадь, запруженную народом. Сквозь обычный шум толпы где-то слышалась странная песенка. Невидимый тенор тянул ее особым волнующимся и порою протяжным речитативом, растягивая слова в конце строфы:
Как поеду я в деревню,
Погляжу я на котят –
Уезжал – были слепые,
А теперь, поди, глядят.
Слепой нищий, сидя на земле с деревянною чашкой на коленях, тянул эту песенку.
– Вот вам пример приспособляемости, – заметил приятель, – раньше этот слепец тянул «Лазаря» на паперти храма, а теперь переселился сюда: и переменил репертуар.
Вечером мы зашли в церковь. Стриженный и нарочито побритый священник служил всенощную. Церковь почти пуста. Несколько старух и стариков стоят у стен. Славянский язык молитв стал в устах живоцерковников каким-то новым жаргоном. Послушав плохое пение немногочисленного хора, мы поспешили уйти. Коммунизм, старался через своих агентов-живоцерковников разложить церковь ложью и провокацией. Карьеристы, неустойчивые и неверующие священники явились одною из сил, разрушающих русскую церковь. Источник, питающий совесть и сохраняющий святой завет любви к ближнему в противовес человеконенавистнической идее классовой борьбы загрязнялся темными силами. И церкви пустуют. Верующие разумеется не перестали веровать, но присутствие в церкви предателей – живоцерковников и отталкивало их от храма. В своих скитаниях я редко встречал дом без икон.
Иконы часто встречаются даже у партийных людей, конечно, под спудом.
6. ВЕЛИКИЙ ПОГРОМ
Весною 1927 года грянул выстрел Коверды. Темные силы, державшие Россию в плену
Мы, дефилирующие под знаменами протеста против убийства Войкова, не подозревали какая масса из числа присутствующих на этой казенной демонстрации попадет в концлагерно-подвальную систему или будут расстреляны за непролетарское происхождение, с пришитием «для коммунистического приличия» какого-нибудь обвинения в выдуманном заговоре против советской власти.
Вскоре, однако, начались странные аресты. Начали исчезать по одному, по два, по несколько человек. В комнате участкового землеустроителя в узу (земельное управление) я узнаю каждый день об этих арестах: то исчезает агроном, то группа крестьян из Вельяминовки. Эти аресты повергали нас в смущение. Мы пробовали определить характер арестов и не могли. В подвале ГПУ исчезали люди всяких положений и национальностей. Пробовали узнать что-нибудь из партийных сфер. Напрасный труд – партийцы, даже из болтливых, делали вид ничего не знающих.
Как-то зав узу, встретив меня, осведомился, когда я сдам в законченном виде большую работу по землеустройству Джубгского района.
– Через месяц рассчитываю закончить, – сообщил я.
– Через месяц – это недопустимо долгий срок. Работайте дни и ночи.
Я зорко посмотрел на зава. Знает что-либо обо мне или же это просто так? Торопит с работой, чтобы с моим арестом не осталось неоконченной большой работы или же это только совпадение.
Ничего я не прочел в глазах коммуниста и ушел с тревогой. Идя на квартиру, я старался сообразить какие могут быть причины к моему аресту. По службе – никаких. По профсоюзу – никаких, ибо взносы плачу исправно, от нагрузок освобожден, как элемент кочующий. Нет, с этой стороны все в порядке. Остается еще один пункт – Устькаменогорск. Если открыли мое местопребывание и сообщили в здешнее ГПУ? Но что именно могли они сообщить из Устькаменогорска? Дальше начиналась область гаданий и всяческих предположений. Однако, я бросил это бесполезное занятие и предпочел выжидать.
7. АРЕСТ
Работы мои подходили к концу. Я перебрался в дачное местечко Макопсе (километрах в двенадцати от Туапсе) и поселился в избушке у переселенца, невдалеке от морского берега и у самого шоссе. Работать пришлось очень много, ибо подгоняли меня усердно. За мельканием дней и ночей я забыл о своих опасениях и думал только об одном – как бы скорей свалить с шеи надоевшую и мне работу. Спал я около избушки под развесистым орехом, вставал с восходом солнца и ложился глубокой ночью.
Уже в конце работы мне нужно было увидать Жукова. Я поехал по Сочинской дороге в Туапсе. Мотаясь по прокуренным кабинетам всякого начальства, ведя нудные деловые переговоры, я, наконец, решил передохнуть. Оставалось только еще найти Жукова. В комнате землеустроителей я нашел Эпаминонда Павловича.
– Где бы мне найти Сергея Васильича? – обратился я к нему.
Эпаминонд Павлович нахмурился.
– Ему не повезло. Уже вторая неделя пошла, как он арестован и сидит в подвале.
У меня заныло сердце. Эпаминонд Павлович продолжал: